– А как насчет смога? Тоже одно из достоинств?

– Со смогом там скоро будет покончено, поверь мне. А ты не заметил, что в Денвере стали вырабатывать свой собственный смог?

– Подожди, Дэн. Ты мне дал ясно понять, что доверяешь вести дело; ты же займешься своей работой. Ладно, я согласен. Но должен же я иметь возможность выбирать условия работы?

– Непременно, Джон.

– Дэн, ни один нормальный человек не поедет из Колорадо жить в Калифорнию. Я служил там во время войны, так что я знаю. Возьми, к примеру, хоть Дженни: она родом из Калифорнии – и втайне стыдится этого. Ее туда калачом не заманишь. Здесь хоть можно различить времена года; зи́мы, свежий горный воздух, чудесная…

– Разве я зарекалась никогда не возвращаться в Калифорнию? – прервала его Дженни.

– Что такое, дорогая?

Дженни во время нашего разговора спокойно вязала; если уж она заговорила, значит ей есть что сказать. Она отложила спицы – добрый знак.

– Если мы переедем туда, милый, мы сможем вступить в клуб «Дубовая долина» – они там купаются круглый год. Я как раз подумала об этом на прошлой неделе, когда увидела, что открытый бассейн в Боулдере покрыт льдом.

* * *

Я оставался в прошлом до второго декабря 1970 года – дольше уже было нельзя. Мне пришлось занять у Джона три тысячи долларов: цены за стандартные детали были грабительскими. Я предложил ему под обеспечение даже выписать закладную. Он дождался, пока я подпишу документ, взял его у меня из рук и, порвав, выбросил в корзину.

– Расплатишься, когда разбогатеешь.

– Это будет через тридцать лет, Джон.

– Так долго?

Я задумался. Со времени нашей первой встречи – шесть месяцев назад – Джон ни разу не предложил мне рассказать ему всю мою историю. Тогда он честно сказал, что не верит в саму возможность путешествия во времени, но тем не менее был готов поручиться за меня в своем клубе.

Я сказал ему, что, пожалуй, настало время рассказать все о себе.

– Разбудим Дженни? Она ведь тоже имеет право услышать обо всем.

– Мм… Нет. Пусть она подремлет до твоего отъезда. Дженни – очень цельная натура, Дэн. Если человек ей по душе, то для нее не имеет значения, кто он, откуда. Если ты не против, я ей перескажу все потом.

– Как знаешь.

Он внимательно слушал, время от времени наполнял стаканы; мой – имбирным пивом. У меня были причины не притрагиваться к алкоголю. Я дошел в своем рассказе до того момента, когда приземлился на горном склоне близ Боулдера, и остановился.

– Ну вот и все. Хотя я запутался в одном вопросе. Я еще раз осмотрел склон, где я приземлился, и не думаю, что я упал с высоты большей, чем два этажа. Если при строительстве грунт углубили бы еще, я имею в виду – углубят, я был бы заживо погребен. Возможно, и убил бы вас обоих или, что хуже, взорвал бы все графство. Я не знаю, что происходит, когда две массы одновременно встречаются в одном и том же месте пространства.

Джон продолжал невозмутимо курить.

– Ну, – спросил я, – что скажешь?

– Дэнни, ты мне много рассказывал о том, как будет выглядеть Лос-Анджелес – я имею в виду Большой Лос-Анджелес. Когда мы встретимся, я скажу тебе, насколько точен был твой рассказ.

– Он точен. Разве что какие-то мелочи забылись.

– М-да… ты рассказал все довольно связно. Но тем не менее я все-таки считаю тебя самым приятным психом из всех, что встречал. Это не мешает тебе быть хорошим инженером… и другом. Ты мне нравишься, парень. К Рождеству я тебе куплю новую смирительную рубашку.

– Пусть будет по-твоему.

– А как же иначе? Не то сам стану сумасшедшим… и Дженни придется мучиться со мной. – Он взглянул на часы: – Давай-ка ее разбудим. Если я позволю тебе уехать, не попрощавшись с ней, она с меня скальп снимет.

– Только не это!

Они отвезли меня в Денверский международный аэропорт, и Дженни поцеловала меня на прощание.

Одиннадцатичасовым рейсом я вылетел в Лос-Анджелес.

На следующий вечер, третьего декабря 1970 года, я взял такси и поехал к дому Майлза. Я не знал, в каком часу точно оказался там в прошлый раз, и поэтому подъехал намного раньше. Отпустив такси за квартал до дома Майлза, я пошел пешком. Уже темнело, но у тротуара стояла только его машина. Я вернулся на сотню ярдов назад, выбрал место, откуда хорошо просматривался кусок тротуара перед домом, и стал ждать.

Две сигареты спустя подъехала другая машина и остановилась. Фары погасли. Я подождал еще несколько минут и поторопился к ней. Это была моя собственная машина.

Ключей от нее у меня не было, да они и не потребовались бы. Поскольку голова моя всегда была занята решением какой-нибудь инженерной проблемы, я давно выработал привычку хранить запасной комплект ключей в багажнике. Вот и теперь я достал их оттуда и залез в кабину. Машина стояла на полого спускавшемся участке дороги; я снял ее с ручного тормоза и, не зажигая фар и не включая зажигание, позволил ей катиться до угла и, только повернув, запустил двигатель и подъехал к переулку позади дома Майлза, как раз напротив дверей его гаража.

Гараж был закрыт. Я заглянул в грязное окно и различил что-то, покрытое куском брезента. По знакомым очертаниям я сразу определил, что это мой старый друг «ловкий Фрэнк».

Гаражные двери в Южной Калифорнии в 1970 году не были рассчитаны на взлом с помощью монтировки. Так что через считаные секунды я уже проник в гараж. Сперва я убедился, что записи и чертежи находятся там, где я и предполагал, – в ящике для инструментов. Я перенес их оттуда в машину и бросил прямо на пол. Затем принялся за «Фрэнка». Никто лучше меня не знал его устройства, да к тому же, как говорится, ломать – не строить, так что дело пошло споро. Но тем не менее провозиться мне пришлось около часа.

Я едва успел затолкать в багажник остатки «Фрэнка» – шасси от кресла на колесах и панцирь «электрической черепахи», как услышал вой Пита. Ругая себя за то, что так долго возился с «Фрэнком», я обошел гараж и поспешил на задний двор. Представление началось.

Я дал себе слово, что уж на этот раз обязательно наслажусь зрелищем великого боя Пита и разделю с ним торжество победы. Но я не мог ничего увидеть. Хотя задняя дверь была открыта и свет струился через решетку, которая закрывала проем, я не мог видеть, что происходит внутри. Я только слышал топот, грохот падавшей мебели, леденивший кровь боевой клич Пита и визг Белл. Тогда я подкрался к решетке, надеясь хоть одним глазком взглянуть на кровавую бойню. Проклятая решетка была заперта на крючок! Это было единственное, что я не учел в своем плане. Я лихорадочно стал шарить в карманах, нашел перочинный нож, сломал ноготь, пока открывал его, потом просунул лезвие в щель и откинул крючок. Едва я успел убрать нож, как Пит, словно каскадер-мотоциклист, таранящий забор, вдарил изнутри по решетке.