Дверь распахнулась — в дом ввалились двое мужчин и захлопнули ее за собой.

— Смотрите! — закричала Надя из гостиной.

В окно было видно, как белая медведица спокойно уходит прочь от дома обратно в дикую природу. Два медвежонка шли за ней.

Мех у них был желтовато-белый. При ходьбе их тела покачивались из стороны в сторону. Медведица выглядела огромной и страшной. Толстые лапы. Гигантские следы. Она невозмутимо шла размашистой походкой. Детеныши держались близко.

Я повернулась и посмотрела на Тоби.

— Там был еще один?

— Только этот, — он улыбнулся. — Вернее, эти трое. Я напугал медведицу. Опасность была ближе, чем хотелось.

Я расплакалась и обняла его. Тоби погладил меня по волосам и оттолкнул от себя.

— Тут кое-кто хочет тебя увидеть, — сказал он и развернул меня, чтобы я увидела еще одного мужчину, которого я узнала.

— Вхожу, преследуемый медведем?

На нем было нейлоновое пальто, которое он только что расстегнул, а под ним вязаный шерстяной джемпер с узором. Волосы у него были в беспорядке. Я много раз видела его раньше, но никогда в этом холодном месте.

Я не могла поверить, что это он. Я не осмеливалась произнести это слово. Я посмотрела на ладони. Я закатала рукава и осмотрела руки. На внутренней стороне правой руки я написала неровными буквами: «Папа приезжает».

Я посмотрела на него. Слово как будто подходило.

— Папа? — сказала я. Я знала моего папу. Я всегда знала моего папу. Я отлично знала моего папу.

Мужчина кивнул. Конечно, это был мой папа. Я знала его. Я знала его всю свою жизнь. Я бросилась в его объятия в надежде, что он будет обнимать меня вечно.

Мы сели на диван, и я прислонилась к папе.

— Джейкоб действительно существует?

Я должна была это знать. Если я сама писала себе письма от Дрейка, то я, должно быть, проделала то же самое с письмами Джейкоба. Я только что прочла о Джейкобе в своем блокноте. Он появился точно в тот момент, когда я этого хотела… Дрейк писал мне прекрасные письма, в которых говорилось то, что я хотела услышать. Когда он перестал писать, его сменил Джейкоб, подбадривая, поддерживая меня, отвечая на мои вопросы. Я хотела, чтобы письма Джейкоба оказались реальными, но я понимала, что это не так.

— Джейкоб? — Папа серьезно посмотрел на меня. — Да, Флора. Да, Джейкоб действительно существует. Он твой брат. Ему двадцать четыре года, и он живет в Париже. Боюсь, ему недолго осталось быть с нами.

— Но… мог ли он написать вот это? — Я взяла сумку, порылась в ней, нашла смартфон, открыла письмо Джейкоба и показала отцу.

— Это, — сказала я. — Он мог такое написать? Это его письмо? Он его написал, не я?

Я смотрела на лицо папы, когда он читал. Он кивнул, глубоко вздохнул, как будто пытаясь успокоиться.

— О да, — ответил отец, возвращая смартфон. — Да, это твой брат. Он не изменился. Значит, вы двое все это время общались. Я должен был догадаться. Джейкоб ничего не сказал нам. Не сказал даже тогда, когда мы отчаянно пытались найти тебя.

— Но это он?

— О да, это он. Абсолютно. Ты расскажешь мне, Флора? Расскажешь, что сможешь?

Я оглядела комнату. Эги говорила с Тоби. Я секунду смотрела на них и заметила, что они вот-вот поцелуются. Дрейк и Надя ссорились в другой комнате. Я слышала их голоса, но слов было не разобрать. Женщина постарше беседовала по телефону.

Я начала рассказывать папе обо всем, о чем помнила, и так быстро, как только могла, пока все не исчезло из памяти. Я осознавала, что предложения вылетают скомканными и многое я поняла неправильно, но я только что прочла все это и чувствовала, что бо́льшая часть осталась в моей голове.

— И тогда я прилетела сюда, — слова наталкивались друг на друга. — И Дрейк только что сказал мне, что я не целовала его. Он сказал, что я только смотрела, как он целуется с другой девушкой. Я его не целовала на самом деле. Только в моем воображении. Я помнила, но это было неправильно. — Мне неприятно было говорить, но я должна была объяснить свой поступок, поэтому продолжала. — И все эти письма. Он не писал их. Я их написала. Но я не знала, что делаю это.

Мне было трудно вытаскивать из себя слова.

Папа взял меня за руку.

— Готов поспорить, что твои письма гораздо лучше.

Я посмотрела в его светлые глаза и увидела, что он плачет.

— Я сделала это! — сказала я папе. — Я действительно сделала. — Я засмеялась вопреки всему. — Думаю, я написала самые лучшие электронные письма на свете.

— Я не знаю этого молодого человека, — продолжал папа. — Возможно, я неправильно сужу о нем. Но мне кажется, что он не тот человек, который мог бы хоть кому-то прислать «лучшие электронные письма на свете». Ему следовало бы поблагодарить тебя за то, что ты сделала его в миллион раз интереснее. Он совсем не похож на Казанову. — Папа вздохнул. — Ох, Флора… Ты ведь не пьешь таблетки, верно?

— Не пью.

— И ты стала самой собой. Ты Флора Бэнкс. Моя Флора. Ты обзавелась кучей друзей, приехала на Северный полюс и нашла своего парня. Ты жива. У тебя ясная голова. Ты все можешь. Мы должны позволить тебе быть такой Флорой. Настоящей Флорой. Мне так жаль, дорогая.

— Это не совсем так. — Я считала своим долгом подчеркнуть это. — У меня не слишком хорошо получается, верно? Я не чувствую, что у меня ясная голова. Но, полагаю, я жива.

— Ты в миллион раз способнее, чем мы позволяли тебе быть. Но, боюсь, теперь мне придется отвезти тебя обратно домой. И… — он глубоко вдохнул. Я чувствовала, что все начинает расплываться, и попыталась уцепиться за папины слова. — Твоя мать, — продолжал он, — слишком тебя защищает. Она делает это от любви. Именно поэтому Джейкоб уехал из дома. Мы лгали тебе. Он прав. Ты и раньше сбегала. Это твое третье путешествие, и я уверен, что ты повторишь подобное снова. Нам нужно подумать о твоей независимости. Мама хотела только, чтобы ты была в безопасности. Она любит тебя. Я не могу ничего навязывать ей. Я здесь, чтобы забрать тебя домой, и…

Он замолчал и сглотнул, провел рукой по торчащим дыбом волосам.

— Что ж, у меня нет выбора. Вот и все. Я должен отвезти тебя домой. Но я могу понять, что тебе, возможно, не хочется возвращаться.

Я кивнула. Я едва могла сосредоточиться на его словах. Я положила голову на спинку дивана и уснула.

Я понятия не имела, где нахожусь.

Я не могла думать. Слова приходили и уходили, но никак не соединялись.

Я понятия не имела.

Не имела понятия.

Ничего не понимала.