Мне не понадобилось просить его дважды.

* * *

Возможно, меня разбудил теплый луч утреннего солнца, упавший на лицо. И к счастью, так как мне снился кошмар, где я бежала за Джем по Фениксу, а Ник бежал за мной, и я была в ужасе, оттого что никогда ее не догоню, а вот Ник меня догонит.

Однако, когда я медленно открыла глаза, моргая от яркого солнца, первое, что я увидела, были светло-голубые глаза Калеба, которые смотрели на меня с неприкрытым любопытством.

Воспоминания о прошлой ночи пришли на ум, и, пошевелившись под одеялом, я почувствовала во всем теле легкую ломоту — последствия нашей бурной активности.

Вот это я накинулась на парня вчера.

Не то чтобы он был против. Он заплатил мне той же монетой.

Если честно, я в глубине души думала, что он уйдет прежде, чем я проснусь, ведь он так переживал, что придется спать со мной в одной постели. Однако сейчас этого нельзя было сказать по его расслабленной позе и спокойному взгляду. Кстати, не этот ли взгляд разбудил меня?

— Привет! — мой голос был хриплым после сна.

— Доброе утро, — он потянулся и нежным движением убрал с моего лица прядь волос, заставив меня вжаться в подушку. Да, это было восхитительно, но решение, принятое прошлым вечером, было в силе и не могло измениться только оттого, что мистер Секс поправил мои волосы.

— Сколько времени?

— Начало десятого.

— Дай мне секунду, и я встану и сделаю нам кофе. И завтрак, если хочешь.

— Хорошая идея. Не торопись, — он привстал, опершись локтем в подушку и подперев рукой лицо. — Расскажи о своих родителях. И о Нике и Джемме.

Я затаила дыхание от этого неожиданного требования.

— Калеб…

— Вчера ты сказала кое-какие вещи, которые мне не понравились, Эва. Успокой меня.

Я молчала, пораженная тем, что он беспокоится обо мне. Должно быть, он увидел мою растерянность.

— Мы с самого начала договорились, что между нами только физические отношения, и вчера ночью я твердо убедился в том, что ты не одна из тех женщин, которые утверждают, что им этого достаточно, а на самом деле хотят большего. Теперь я это точно знаю. А это значит, что, когда мы договаривались дружить, мы оба имели в виду именно это. У нас может получиться. Поэтому я окончательно решил, что ты мой друг, Эва. А я беспокоюсь о друзьях.

Меня затопила нежность к этому мужчине. Я тоже привстала на подушке, подперев рукой лицо, а другой рукой нежно погладила его по груди:

— Я в порядке, честное слово.

— Ты мне не расскажешь? — он нахмурился, так как привык всегда добиваться своего.

Это выглядело так очаровательно и забавно, и я задумалась: а почему, собственно, не рассказать? До появления Ника я не хотела рассказывать Калебу ничего личного, боясь привязаться еще сильнее. Но теперь я была уверена в том, что хочу сохранить наши отношения на уровне дружбы с сексом. А кроме этого, после того как я вчера нежданно-негаданно увидела Ника, я подумала, что, может, и неплохо облегчить душу.

Я уставилась в его вопрошающие глаза:

— Итак, теперь я могу говорить тебе любые вещи, не опасаясь, что ты подумаешь, что я в тебя влюбилась?

— Да.

— Тогда должна сказать тебе, мистер Скотт, что у тебя самые потрясающие глаза, которые я когда-либо видела.

Он изогнул уголки губ в улыбке:

— Я не об этом спрашивал.

— Глаза, как у волка.

— Эва.

Я засмеялась, но, видя, как он серьезен, перестала. Ладно.

— Я правда в порядке. Ничего страшного со мной в детстве не случилось, если ты об этом переживаешь. Один раз чуть до этого не дошло, но мне удалось убежать.

— Расскажи об этом.

Я вздохнула.

— Мои родители — недоделанные хиппи. Чтобы быть настоящими хиппи, они слишком любят деньги и материальный комфорт. Мой прадед был промышленным гигантом, и каждое последующее поколение хорошо заботилось о его наследстве. У моего отца приличный трастовый фонд и внушительный инвестиционный портфель. Это позволяло моим родителям жить в хорошем доме, в хорошем месте и не работать.

В моем голосе звучала горечь, но я продолжила:

— Расти в их доме было мучительно. Им было наплевать на все, кроме денег. Теперь я знаю, что у меня все было еще не так плохо. Бывает гораздо хуже. Но мои родители никогда не относились ко мне как к своему ребенку. Я получала от них не больше любви и внимания, чем любой человек со стороны, и то редко, потому что они жили в своем замкнутом мире. Сколько себя помню, я сама о себе заботилась. Сама готовила себе завтраки, сама добиралась до школы, сама готовила после школы обед. Когда я подросла, они завели привычку устраивать дома шумные вечеринки. Им даже в голову не приходило, что они подвергают свою дочь опасности, приглашая в дом незнакомцев.

Я помолчала, вспоминая ту страшную ночь.

— Мне было четырнадцать, когда чуть не случилась беда. Той ночью я не могла заснуть от музыки и смеха, доносящихся с улицы, и сидела в кресле возле двери, которая выходила на внутренний двор. Вдруг дверь моей спальни открылась. На пороге стоял мужчина. Я застыла от страха, а он, увидев, что кровать пуста, оглядел комнату и увидел меня в кресле. Потом он медленно закрыл за собой дверь и повернул замок. Я не узнала его. Но догадалась, чего он хочет, когда он начал расстегивать ремень.

Я почувствовала, как напрягся Калеб, и улыбнулась ему ободряющей, хотя и жалкой улыбкой:

— Я убежала через дверь во внутренний двор. Как была, прямо в пижаме. И бежала несколько кварталов до дома Ника. Он хотел рассказать все своим родителям.

— Так и надо было сделать, — хмуро сказал Калеб.

— Я не так боялась, что меня заберут от родителей, как боялась расстаться с Ником и Джем. Они были моей семьей. Это стало окончательно ясно, когда я решила поговорить о случившемся со своими родителями, и они стали настаивать, что я ошиблась. Они не хотели ничего слышать. Ничего, что могло помешать им веселиться. Как бы там ни было, я уговорила Ника и Джем никому не говорить об этом, но Ник был в ярости. Он заставил меня дать слово, что я буду ночевать у кого-нибудь из них, если узнаю, что родители собираются устраивать вечеринку. Чаще всего мы так и делали, так что мне еще только пару раз пришлось спасаться бегством через дверь во внутренний двор. А потом я уехала в колледж.

— Только пару раз? — Калеб задохнулся от возмущения. — Ради Христа, Эва! Называй вещи своими именами. Твои родители были… то есть почему были, твои родители — бессовестные, преступно нерадивые эгоисты.

Я моргнула, но не могла с ним спорить:

— Да.

Калеб откинулся на спину, тяжело дыша.

— Так, а что случилось с Ником и Джем?