На какое-то мгновение Линетт зажмурилась. Начав свой рассказ, она смотрела на Гейбриела с такой тоской в глазах, что это разрывало его сердце.

– Однажды мы отправились на бал-маскарад – один из тех, которые были так популярны в Гавре. Страусе дал мне поразительное домино из шелка, самого чудесного материала, который когда-либо прикасался к моей кожи. Он возбуждал почти также, как прикосновение мужчины.

Так вот оно что, подумал, Гейбриел, этот Страусе знал толк в соблазнении!

– Он рекомендовал мне пойти обнаженной под верхним платьем, а поскольку я была уже достаточно развращена, то охотно согласилась. По пути на бал мы пили шампанское, и когда я была уже не совсем в себе, Страусе велел мне соблазнить нужного ему человека, решив, что его жена станет самым эффектным подарком, тогда как сам он будет смотреть на происходящее со стороны. – Линетт сглотнула, словно пытаясь сдержать тошноту. – Я сделала это. – В ее голосе неожиданно зазвучал вызов. – Я переспала с тем человеком, как того требовал Шарль, а когда мы вернулись домой, Шарль был так возбужден, что захотел получить свою порцию, решив, что настал его черед. Я позволила ему это, притворившись, что мне хочется того же.

Из груди Линетт вырвался тихий стон, но она огромным усилием воли подавила его.

– Мы были женаты уже почти год, когда я однажды попыталась отказать ему, поскольку заподозрила, что он был с другой женщиной. Я просто взбесилась от ревности, и мы подрались – в прямом смысле. В конце концов, Шарль привязал меня к кровати, завязал мне глаза и заявил, что, если я немедленно не удовлетворю его, он приведет всю мужскую прислугу в доме и от души повеселится. Тогда-то я и научилась использовать свои возможности столь же эффективно, что и он.

Гейбриел почувствовал, что его мутит. Неужели Линетт до сих пор не поняла, что Шарль Страусе лишил ее большего, чем просто невинности?

– Теперь вы видите, что я всего лишь распутная шлюха самого низкого пошиба. – Линетт опустила голову, чтобы скрыть слезы.

– Страусе научил вас всему, что следует знать о соблазнении, и ничему, что касается любви, – с тихой яростью проговорил Гейбриел, – но вы заслуживаете гораздо большего.

Линетт оттолкнула его, но лишь потому, что он позволил ей это.

– Мне наплевать на то, что вы думаете, и на то, чего я заслуживаю, милорд. Правда в том, что я никогда не позволю себе вновь оказаться в подобной ситуации.

– То, что было у вас с Шарлем, не являлось браком – это было рабство, но ни в коем случае не супружество.

– Мне не нужна ваша жалость. – Линетт гордо вскинула подбородок.

– Меньше всего я думал о жалости, – поспешно возразил Гейбриел, крайне удивленный тем, что Линетт так восприняла его слова. – Не жалость, а лишь терпение – вот что я имел в виду. До недавнего времени я сам был лишен этого качества и лишь сейчас понял, почему в последние годы мне так не везло. Теперь я готов попрактиковаться в этом и буду ждать вас столько, сколько потребуется.

Гейбриел хотел продолжить, но тут произошло неожиданное: Линетт с горьким плачем бросилась прочь от него.

Гейбриел бросился было за ней, но тут же остановился, решив, что это как раз тот случай, когда он должен собрать все свое мужество и до конца сохранять самообладание.

Весть об отречении Наполеона дошла до поселка несколько дней спустя: ее принес капитан Уилтон, примчавшийся галопом без единой остановки от самого Лондона.

Окончание войны и прелестная весенняя погода оказались отличным поводом для празднования в деревне с ярмаркой, вкусной едой и танцами, думала Линетт, стоя рядом с Гейбриелом позади многочисленной толпы, собравшейся на ступеньках церковной лестницы. Линетт счастливо улыбалась, а Гейбриел впервые после начала войны обнаружил повод почувствовать себя хоть за что-то благодарным Наполеону.

Но еще больше он был благодарен Линетт за то, что она согласилась находиться так близко от него. Сейчас она играла роль добропорядочной леди, пытаясь лишить неоправданных надежд пару мужчин, которые уже довольно длительное время приглядывались к ней.

В конце концов, Гейбриел, на плече которого крепким сном спала Клер, попытался завязать безобидный разговор:

– Как, однако, много людей собралось, верно? Как вы думаете, хоть одна душа осталась дома?

Линетт молчала, хотя и не стала отворачиваться от него.

– Послушайте, мисс Гилрей, если вы ответите мне, те мерзкие типы подумают, что мы трое – одна семья, и отстанут от вас.

Линетт пожала плечами. Обернувшись, она заметила, что все ждут выступления капитана Уилтона: он являлся старшим по званию офицером, жившим в деревне, и должен был произнести речь в честь эпохального события.

– Все это выглядит так, словно Уилтон готовится противостоять эскадре французских кораблей. – Гейбриел усмехнулся.

Линетт бросила на Гейбриела быстрый взгляд.

– Что он сказал, когда, вернувшись, обнаружил вас в своем доме?

– Он удивился. – Линетт рассмеялась.

– Это великодушный и щедрый человек, – заметила она серьезно.

– И он никогда не говорит «нет». – Гейбриел был доволен, что хоть в чем-то они сошлись во мнениях. – Хотя тут же поясняет, как это отразится на его собственных планах.

– Я бы сказала, что это его манера – казаться эгоистичным; и все же этого человека можно назвать кем угодно, но только не эгоистом.

– Вы давно знакомы с ним? – поинтересовался Гейбриел, хотя он заранее знал, что этот вопрос может вызвать раздражение Линетт.

– Мы встретились, когда я еще была замужем. – Теперь она говорила на удивление откровенно. – Тогда Уилтон показался мне настоящим бастионом морального превосходства. Я попробовала соблазнить его, но даже после этого он обращался со мной не иначе, как с благородной леди.

Наконец Роберт Уилтон начал свою речь, и хотя, как отметил Гейбриел, его вряд ли можно было назвать самым красноречивым оратором в мире, но военная форма придавала значительность его речи, а два последних высказывания заслуживали того, чтобы быть услышанными более широкой аудиторией.

– Среди тех, кто пожертвовал жизнью ради этой победы, есть и те, кто не носит форму. – Капитан обращался ко всем собравшимся, но его взгляд чаще всего останавливался на Линетт. – Мужчины всех возрастов и положений и даже женщины вносили свой вклад в общее дело спасения нашей страны и нашего короля. Я воздаю честь и хвалу им с той же страстью и силой, с которой превозношу героев, сражавшихся под командованием Веллингтона и славной памяти лорда Нельсона.

В толпе раздались приветственные возгласы, а затем Уилтон продолжил:

– Наконец-то война закончена, и теперь мы не должны препятствовать восстановлению мира недоброжелательством и дурными отношениями. Пусть английские и французские дети станут друзьями, и пусть это начнется здесь. Боже, храни короля!