– Это старославянский язык. Давай так: ты читаешь, а я поясняю. Только не торопись. Эту книгу нужно читать всю жизнь! По страничке!

С подачи Игоря Васильевича девочка скоро уясняет себе, что на земле есть люди, сотворённые Богом, а есть те, которые произошли от обезьян. В них, как в любом животном, нету совести. Они не способны оценивать качество своих поступков. Их поведение зависит от чужой воли. На какие бы высоты существа эти ни поднимались, с настоящим человеком честью они никогда не уравняются.

И ещё Лиза усваивает то, что Бог – это некая энергия, способная из ничего сотворить всё! А любое земное созидание пригодно лишь для того, чтобы открывать миру уже готовое. Но следует знать, что всякое такое открытие опасно одержимостью!

Без Игоря Васильевича Лизе, пожалуй, ничего подобного и в голову бы не пришло.

А он словно торопится передать ей собственное миропонимание.

В тот день, когда он сказывается больным и не поднимается на чердак, Лиза находит на заложенной странице Библии письма Ленина, адресованные Дзержинскому и Крыленко.

Лиза потрясена тем, что в каждом из писем – расстрелять! расстрелять! расстрелять! Из этого следует, что не только Сталин – враг народа?!

На другой день письма исчезают.

Должно быть, из уважения к директору школы пацаны обижать Лизу больше не решаются. Зато они бьют каждого, кто с нею заговаривает.

Однако Лиза увлечена не только Библией: с нею Беляев, Жюль Верн, мифы Греции…

И девочки после отбоя с удовольствием слушают пересказы ею прочитанного.

Лиза не стесняет себя в изложении: чужой вымысел ею переиначивается, дополняется… Она сама не замечает своей фантазии. Просто живёт ею. И этой жизни хватает ей вполне!

Игорь Васильевич по-прежнему приветлив. Насчёт писем, однако, ни слова! Лиза тоже помалкивает. Но из этого взаимного недоговаривания перед её воображением вырастает кирпичная стена. У стены – отец! На его груди уже сияет кровавая звезда. Но отец не падает!..

Лиза оттого знает, что и она никогда в жизни не упадёт!

И тогда в голове её вдруг поселяются строки:

Строки приходят сверху и на том заканчиваются. Но Лиза уверена, что рано или поздно они примутся нисходить постоянно, что она всегда будет готова их воспринимать…

В классе Лиза сидит за партой у окна. День ясный! Скоро весна! У Ирины Еремеевны простуда. Урок ведёт Игорь Васильевич. Однако Лиза его не слышит. В её сознании звучит иной голос.

На днях Игоря Васильевича не было дома – уезжал в район. Екатерина Трофимовна, его жена, суетилась во дворе. Потом она с кем-то заговорила, а потом как отрезала:

– Оставьте меня в покое!

– Ну что ж! Ладно! Оставлю! – отозвался мужчина, и Лиза узнала по голосу воспитателя детдома – Сергея Власовича.

Калитка тогда захлопнулась, Екатерина Трофимовна воскликнула: «Сволочь!» И заплакала.

И теперь услышанное ею мешает Лизе усваивать уроки. Тревожит. Ей трудно понять, что такое смятение называется предчувствием.

А день ясный-ясный! Скоро весна! Во двор школы въезжает крытый грузовик. Из его кузова выпрыгивают вооружённые люди.

Игорь Васильевич направляется к двери – узнать: в чём дело? Но люди уже врываются в класс. На глазах у ребят они закручивают директору за спину руки. Волокут его к порогу…

Лизе понятно всё! Она кидается следом, но кто-то сильный хватает её за плечи. Удерживает. Она пытается вывернуться, кричит:

– Это Сергей Власович!

Игорь Васильевич успевает ответить:

– Я знаю, девочка.

А девочка продолжает биться, кричать:

– Сволочи! Сволочи!

Сволочь, что удерживает Лизу, бьёт её по голове. Удар настоящий! Она падает. Кто-то грузно убегает. Ребята помогают ей подняться. И она видит в окошко отъезжающий грузовик…

Как бы тогда людям ни задуряли головы тем, что Игорь Васильевич оказался немецким шпионом, Сергею Власовичу пришлось покинуть деревню.

Как не покинешь, если утром третьего дня он обнаруживает у своих ворот свежесколоченный гроб!

Лиза стоит перед столом директора. Спирик сидит – развалился. Говорит:

– Арестовали Игоря Васильевича – значит, есть за что! Я запрещаю тебе ходить к нему домой!

При слове «запрещаю» кулак директора ударяет по столешнице. Но девочка не боится спросить:

– Почему?

– Потому! – с нажимом отвечает Спирик и словно сам себе тихо поясняет: – Снюхались!.. Вражья порода!..

– Сам ты… – так же тихо говорит Лиза.

Но у Спирика отменный слух.

– Ш-што-о?! – шипит он и приподнимается.

Девочка глядит в его злую физиономию и дерзит:

– Ш-што слышал!

Директор краснеет, нависает над столом, орёт:

– Да… да ты как разговариваешь со мной?!

– Как ты, так и я, – слышит Спирик.

За его спиною – солнечное окно. Уши у директора торчат красными крылышками. Горят, словно надранные. Очень смешно. Лиза хихикает. Спирик беленится:

– Да я тебя в подвале сгною!

– А я убегу! – заявляет Лиза. – В милиции навру, что ты плохо о Сталине говорил.

«Крылышки» разом меркнут. Переносица потеет, Спирик опускается на стул. Нижняя челюсть выползает из-под верхней, и рот выдавливает через губу:

– Пошла вон!..

Директор Лизу больше к себе не вызывает. Но с того дня она то грязную тряпицу в тарелке обнаружит, то в раздевалке располосованное пальто… Валенки в сушилке зачастую оказываются на полу… Всё это, конечно, не дело рук самого директора, но почему этого не происходило прежде?!

А на днях в её школьной сумке комиссия обнаружила табак…

Комиссия часто ходит по спальням – наводит шмон, пока ребята завтракают. Сам директор, кастелянша и кто-либо из воспитателей проверяют тумбочки, ощупывают подушки, ворошат матрасы…

А сегодня и ворошить ничего не пришлось. Достаточно было Спирику откинуть одеяло, как перед глазами комиссии предстала мокрой вся середка Лизиной постели…

Когда, уже сиротой, Лиза жила у бабушки в Татарске, она часто плакала, если видела на улице калек, которых всё множила, и множила война. Они сидели у магазинов, у киосков, на рынке… Пели жалобные песни. Особенно одну: