хочу ни в коем случае, по крайней мере — не в Союзе! Оно и в США сейчас можно хорошо влететь, если ты слишком выделяешься из толпы, и выделяешься не в ту сторону, а Союзе, где нет ни оппозиции, ни такого понятия, как «независимая пресса», всё намного жёстче.

А вот потом… если я, пусть даже очень примерно, смогу вспомнить и зарегистрировать на своё имя с полдюжины таких (потенциально!) хитов, как InThe ArmyNow, то какую-то копеечку, и надеюсь, немалую, это принесёт. Да и вообще…

Я далёк от мыслей, что стоит только переписать сюжет «Гарри Поттера», и успех, вкупе с миллионными тиражами, гарантирован, но что-то же из моих знаний о будущем должно выстрелить⁈ Не песни, так, к примеру, знание о грядущем политическом кризисе в какой-то стране, и, если будет такая возможность, сыграть в это время на бирже. Да мало ли⁈

— Ага… — мысли о будущем величии, миллионах и нобелевке вылетели из головы

— Здрасть… а это деревце вам нужно? — интересуюсь у работяги, только-только допилившего засохшее деревце.

— Да с хуя ли? — поразился пролетарий, — А тебе чего, малой, дрова, что ли, нужны? А-ха-ха!

Хохотнув вместе с ним, сообщил, что вот это вот, кривое и разлапистое деревце, пригодится мне для поделок. А пару минут спустя, обпилив ненужные мне ветки, водрузил кривой ствол с несколькими оставшимися ветками, на плечо, попрощался с дружелюбным гегемоном, угостившего папиросой будущего нобелевского лауреата, и отправился в теперь уже свою школу.

Мысли, послушно перескочив, приняли совсем другой оборот, и в голове — не миллионы и речь на вручении, а обустройства быта и мебельный дизайн в отдельно взятой комнате.

— Зараза… — дерево не тяжёлое, но, сука, кривое! Неудобное! Смотреться оно будет, мне кажется, неплохо, но нести чертовски неудобно! А ещё я с ним выгляжу, как, мать его, ПТУшник на практике!

Перекинув деревце на другое плечо, поймал взглядом бытовую сценку со шпаной и ботаником. Нагловатого вида троица, чуть старше меня по виду, обступив парнишку лет двенадцати и придерживая его за отворот рубахи, что-то втолковывала.

А тот, нет бы вырваться и уйти — стоит, как зачарованный… а потом и вовсе — пошёл за ними в подворотню, и вид такой…

— А ну бля, — вырвалось у меня, — стоять, суки!

Суки, что, что характерно, остановились…

… а потом, увидев бегущего на них меня, с деревом наперевес, побежали, и что характерно — быстро! И, суки, убежали…

— На, подержи! — вернувшись после безрезультатной (а жаль!) погони, вручил деревце мальчишке, за каким-то чёртом всё ещё стоящему возле злополучной для него подворотни с видом потерявшегося щенка.

— Да поставь ты его! — продолжая отряхиваться, закатываю глаза, — На плечо зачем? Просто на асфальт класть не хочу, очень уж он тут…

Не продолжаю, выразительным взглядом обводя асфальт, который здесь, и вправду, какой-то особо загаженный, со следами свежих и засохших харчков, окурков и бутылочных осколков, не выметенных дворником из трещин в асфальте. По-видимому, для местных гопников, это, если можно так выразиться, место силы.

— П-прости… — пискнул мальчишка, спешно скидывая деревце с плеча, роняя и подбирая, — Я… я отряхну!

— Да брось! — отбираю у него ствол, пока он, и в самом деле, — Сам вон, гляди, запачкался! Отряхнись.

— Д-да… — старательно не глядя на меня, он начал отряхивать плечи и руки, подрагивая от запоздало нахлынувшего адреналина.

— Местный? — спрашиваю для порядка, — Чего эти-то привязались? В одной школе учитесь?

— А? — не сразу понял он, — Я в сто семидесятой учусь, а эти так, ПТУшники! П-простите…

— За что? — не сразу въехал я, — А… да не боись, малой! Я не ПТУшник, в школе практика! Кстати, в сто семидесятой, так что пересечёмся ещё.

— А вы… ты сейчас туда? — робко поинтересовался он, краснея, и, по-видимому, сам на себя злясь за эту красноту, робость и всё на свете разом.

— Угу, — киваю я, взваливая на плечо стволик, — но если ты рядом живёшь, могу проводить, чтобы эти не докопались.

— Нет-нет, спасибо! — вспыхивает тот, — Просто мимо шёл! Теперь вот другим путём буду…

— А, ну давай, — киваю ему.

— Я Лев! — отчаянно крикнул он мне в спину, и кто бы знал, чего мне стоило в тот момент — смолчать… а ведь напрашивались шуточки! Соответствующие…

— Михаил, — повернувшись, жму руку, — очень приятно. Ну всё… ты извини, но я и так опаздываю.

— Да я тоже в школу зайду! — решает он внезапно, — В библиотеку нужно, и вообще…

— Ну если нужно, — киваю я, старательно держа лицо кирпичом, — тогда давай вместе пойдём.

Он закивал отчаянно, и некоторое время мы шли молча.

— А вы давно переехали? — поинтересовался он, и я открыл было рот, чтобы поправить, не сразу поняв, что он имеет в виду не моё конкретное величество, а нашу семью вообще.

— Несколько дней буквально. Знаешь дом за ГУМом?

— Ну да, — несколько неуверенно ответил Лев.

— Дали комнату в коммуналке, — сообщаю ему, — а так всю жизнь по задворкам.

— Здорово… — не слишком уверенно говорит мальчишка, — Москва всё-таки!

— Так себе, на самом деле, — дёргаю плечом, не без труда удерживаясь от болезненного желания поделиться деталями коммунального быта. Жители нашей квартиры люди яркие, выпуклые, характерные… прямо таки персонажи Зощенко.

Не уверен, правда — действительно ли они так уж выделяются на фоне прочих коммунальных приматов, или это моё обострённое отношение выделяет их особенности, подмечая всякую мелочь из тех, что человек привычный пропустит, не обратив никакого внимания. Вероятнее всего, второе… и наверное, я смог бы со временем привыкнуть, притерпеться, сжиться…

… вот только не хочу.

Обронив несколько фраз, и каждый раз краснея и стесняясь неведомо чего, Лев быстро разговорился, вываливая на меня информацию. Не то чтобы мне это очень интересно, да и, мать его, время!

Вот только чувствую — надо. Своих детей у меня не было, но есть, или вернее, были, племянники и знание основ психологии. А сейчас, я хорошо это вижу, пацану надо выговориться, поделиться наболевшим.

Ну, опоздаю… но если его сейчас заткнуть, оборвать, напомнить о времени, то он может замкнуться, и не здесь и сейчас, со мной, а вообще и надолго. Может быть, я и не прав, но что такое несколько минут опоздания и толика не слишком фальшивого раскаяния перед Таней, по сравнению с тем, что вот этот мальчишка, излишне чуткий и эмпатичный, погрузится в себя?

Замедлив шаг, слушаю Льва, а тот рассказывает с жаром, перескакивая с тему на тему, и раз за разом возвращаясь к несовершенству окружающего мира.

— Прости, перебью! — останавливаю его монолог, — Я полностью с тобой согласен! Но! Вспомни, как ты сказал «Эти так, ПТУшники!» Понимаешь?