Нужно было подумать о еде. Естественно, несмотря на болячки, я собралась с силами и что-то приготовила – пироги, салаты… О напитках не волновалась.

И вот входит Юра с двумя огромными сумками:

– Это твое лекарство.

Он широким жестом расстегивает «молнии» сумок. Там было, боюсь соврать, бутылок двенадцать или пятнадцать красного сухого вина «Бычья кровь».

– Вот, нашел только это. Это тебе на курс лечения. А это нам на Новый год. – И открывает вторую сумку.

Там позвякивают бутылки три шампанского, столько же бутылок коньяка… Я в ужасе:

– Ты что, с ума сошел? Как мы это одолеем?

– А ты что думаешь – только одну ночь мы будем гулять? Мы будем долго-долго праздновать: с 31 декабря – до старого Нового года… Так что нам еще придется пополнить запасы…

И мы встретили вдвоем этот Новый, 1989 год…

* * *

Этот Новый год стал рубежом в наших отношениях.

Если раньше наши отношения были чисто дружеские, ничего больше, то в эту ночь произошли серьезные изменения… Я не знаю, было ли это вызвано опасностью ухода человека из жизни… Не знаю…

Но произошло качественное изменение отношений. Если раньше Юра мог меня поцеловать чисто дружески, то сейчас меня уже целовал не друг, а мужчина, который не только дружеские чувства ко мне питал. И Юра начал вести разговоры о том, что нам придумать, чтобы быть рядом…

На Новый год он выпил. Но спросил разрешения:

– Ты разрешишь мне сегодня выпить? Сейчас мне можно?

– Ну, если немного…

Прошло несколько дней…

* * *

В январе 1989 года в Москве проходил фестиваль немецких театров. И с большими трудностями нам удалось добиться, чтобы сюда приехал Петер Штайн со спектаклем «Три сестры» Чехова.

13 января немцы показывали этот спектакль во МХАТе, а потом мы все праздновали старый Новый год в Доме актера на улице Горького. Были, помню, Кирилл Лавров, Марк Захаров, много друзей из театра… Но фестиваль на этом не закончился, я была чрезвычайно занята, работала на нем и днем и вечером… И получилось так, что мы с Юрой почти не виделись.

Он на это время остался один… И опять почувствовал себя очень одиноким. Ведь он так ждал моего возвращения из Берлина, думал, что мы будем часто общаться. Мы же пообщались в новогодние праздники, а потом из-за работы я вынуждена была оставить его… Я переводила до поздней ночи, по четырнадцать – восемнадцать часов в сутки… И конечно, мне было недосуг…

Один раз он меня застал по телефону дома:

– Как здоровье?

– Ничего, спасибо…

Фестиваль продолжался целый месяц…

Кто заказывал обед? ■ Прогулки в одиночестве ■ Турандот в белом халате ■ Враг режима ■ «Антракт не для меня!» ■ Алкоголь в чужом желудке ■ Типичный экстраверт ■ «Дайте мне выхлопную трубу!» ■ «Доктор, можно я вас нарисую?»

…Тенистый парк в районе Покровского-Глебова. Светлые корпуса знаменитой клинической больницы № 12, в которой регулярно «отдыхали» известнейшие люди страны. Пациента по имени Юрий Богатырев здесь помнят и спустя много лет.

Завотделением неврозов пограничных состояний Екатерина Столбова, которая в 1989 году была лечащим врачом артиста, успела мне поведать:

– От Юры Богатырева у меня осталось, в общем, очень хорошее впечатление, добрые воспоминания. Когда я смотрю фильмы с его участием, все время думаю – а я ведь знала его близко! И у нас сложились хорошие, доверительные отношения.

Я понимала, что он, конечно, человек неординарный, талантливый, творческий… При этом – очень мягкий. И самое главное – очень скромный. Он никогда не требовал к себе особого внимания: никогда не занимал отдельную палату, всегда находился в равных условиях со всеми пациентами. Иногда он даже излишне скромничал – все хотел делать на общих основаниях. А у нас ведь многие артисты лечатся. И некоторые ведут себя… просто неприятно. Требуют какие-то льготы, демонстрируют фривольность, пытаются доказать свое превосходство, гениальность, необыкновенность.

Юра был не такой.

Он очень уважительно и доброжелательно относился вообще к персоналу, независимо от ранга – будь то санитарка, медсестра, врач или заведующий отделением. У нас он показал себя на редкость дисциплинированным человеком. Хотя я понимаю, что по жизни ему, наверное, это с трудом давалось.

К тому же он охотно участвовал во всех наших хозяйственных мероприятиях в отделении – например, помогал разносить обеды больным. Никогда не отказывался от этого. Но когда гулял по нашему парку – старался выбрать самые уединенные местечки, чтобы поменьше встречаться с людьми. Ведь все его узнавали и пытались как-то заговорить. А это было ему достаточно тягостно. Когда он находился у нас в отделении, то старался быть просто незаметным… Но люди к нему тянулись, и он, чувствуя это, постоянно импровизировал… Как артист, он просто обаял нас всех.

* * *

Мало кто знал, что он в больнице рисовал. Выбирал момент, когда было посвободней, когда соседи по палате уходили в лечебный отпуск на выходные. Он раскладывал тогда на больших столах свои листы и писал акварели.

Я понимала, что в своих картинах он как-то реализовывал себя как личность. И в то же время представлял тех людей, кого изображал, совершенно неожиданно. Так, например, он представил меня, как ни странно, как принцессу Турандот. Получилась такая яркая красочная картина… Вообще, как таковых «портретов с натуры» он не писал, хотя некоторых пациентов и врачей рисовал. Его работы отличались большой фантазией…

Наша задача, задача врачей, была поправить его здоровье. И здесь мы сталкивались с противоположной позицией администраций театра и киностудий, которые настаивали на его участии в репетициях, спектаклях, съемках. Я всегда была категорически против. Зачастую я удерживала Юру в клинике почти с боем. Они пытались воздействовать на меня даже через вышестоящих коллег. Так было, к примеру, когда снимали фильм с Юриным участием в Ленинграде, так было с его последним спектаклем, на который его отвозили на машине и привозили обратно…

Но это было уже потом.

* * *

На первом этапе его пребывания у нас (всего Юра лежал у нас трижды), конечно, никакие вылазки на спектакли и фильмы не допускались. У него были проблемы с давлением, с вегетатикой, со сном было плохо – все это в основном от перегрузок. Поэтому он так нуждался в смене обстановки. Наш режим, более упорядоченное времяпрепровождение и общеоздоровительные процедуры давали ему возможность это компенсировать.

Но, увы, к своему здоровью он относился легкомысленно. Он старательно лечился лишь тогда, когда другого выхода уже не было. Он никогда не думал о возможности подлечить себя профилактически. Ведь некоторые больные после курса лечения через год приезжают к нам, чтобы закрепить результаты. Юра – никогда…