С этого момента, наверное, и началась наша очень серьезная и большая дружба…

* * *

Мы сделали этот спектакль. Премьера состоялась в марте 1985 года. Потом был банкет. К этому событию мы вместе с Юрой выпустили громадную стенгазету – как раньше было принято в школах. Мой приятель, очень хороший фотограф из Ленинграда, сделал фотографии. Мы их собрали. Я написала стихи, посвященные каждому участнику спектакля. Юра, как великолепный художник, выполнил все художественное оформление газеты. Там были яркие заголовки, красивые виньеточки к каждому стихотворению, изящные заставочки.

Получилось совершенно изумительное творение. Но потом эта газета, увы, самым непонятным образом исчезла. Кто-то ее, видимо, взял на память. И мы очень переживали – столько вложили в нее наших душевных сил! Очень хотелось, чтобы она сохранилась. Но, увы…

* * *

В работе Юра был человек очень четкий, очень организованный. Скажем, Олег Табаков часто имел проблемы с текстом – то забывал его, то просил:

– Ты напиши еще кусочек, чтобы было поярче, поэмоциональнее…

У меня был карт-бланш – я всю пьесу перелопатила, что-то из текста поменяла местами, что-то эмоционально усилила…

Юра, в отличие от него, всегда знал текст безупречно. Если он и опаздывал на репетицию, то это объяснялось вескими причинами. Но он никогда ничего не делал в ущерб работе. Правда, потом у него начались проблемы…

* * *

«Юристов» мы выпустили. Режиссер уехал. Я считала своей обязанностью «сохранять» это спектакль. И действительно, когда его играли, я ходила в театр как на работу. Ведь актеры иногда что-то комкали, допускали ошибки по тексту, и я следила с карандашом в руке и каждый раз делала им замечания.

Однажды произошла не очень приятная история. Некоторые пагубные наклонности Юры, которые иногда проявлялись публично, привели к тому, что как-то он пришел на спектакль в очень плохом состоянии. И мне стоило большого труда привести его в форму – помогли компрессы, душ… И он вышел играть.

Первый раз нам удалось привести его в чувство. Но в следующий раз мы уже не сумели ничего исправить. Он просто не мог выйти на сцену. У нас за кулисами началась паника. Артисты стали в замешательстве предлагать разные варианты. Даже ко мне обратились:

– Кто знает этот текст? Только ты. Давай тебя оденем – пусть охранник будет женщиной!

Я отвечала:

– Перестаньте валять дурака. Я в его костюм никак не могу облачиться, потому что просто утону в нем.

Спектакль пришлось отменить. Скандал вышел серьезный – зрители очень возмущались. У Богатырева могли быть крупные неприятности. Я поняла, что это дело надо срочно замять.

На следующий день я уложила его в больницу. А когда в МХАТе появились журналисты и пристали к директору-распорядителю Леониду Иосифовичу Эрману с вопросом, что происходит в главном театре страны, тот отослал их всех ко мне: «Вы там сами разбирайтесь со своим Богатыревым…»

Я объяснила репортерам, что артист внезапно заболел. Я очень хорошо знаю, когда человек долго и напряженно работает, тонизируя себя какими-то определенными препаратами, а потом принимает что-нибудь в качестве транквилизатора, который снял бы это напряжение, то несовместимость этих препаратов приводит иногда к тому, что сердце отказывает. И состояние становится такое, что человек уже не контролирует свои поступки… Со стороны он выглядит пьяным.

И когда я привезла Юру в больницу № 12 на Волоколамском шоссе, то просто заставила повторить эту версию. Положение было серьезное, и он согласился с моими доводами. Мы так все и объяснили врачам. Его положили на лечение. И хорошо там подлечили. Он наконец-то отлежался.

Кстати, он совсем не умел отдыхать. Он умел только работать.

* * *

Юра работал постоянно. Приходишь к нему домой, если он не занят ролью – значит, рисует. Просто праздно, без дела, сидеть он не мог. И не понимал, как можно ехать куда-то отдыхать… Не знаю, может быть, раньше он был другим. Но в тот период, когда мы с ним общались, он вообще не знал, что такое отпуск.

Тогда, в первый раз, в больнице его привели в порядок. Злоупотребление алкоголем вызвало у него серьезные проблемы с давлением – оно стало скачущим. И нервная система у него очень расшаталась. Ведь профессия актера сама по себе уже предполагает большую нервную нагрузку.

В больнице его «зашили». Хватило надолго. Потом он снова начал пить, но уже не было такого трагического срыва – он просто «отмечал» какие-то праздники. Я понимала, что на долгое время закрепощать человека тоже нельзя – ведь «торпеда» сильнейшим образом влияет на нервную систему…

* * *

После больницы у него был довольно спокойный период… Несмотря на то что мы вместе уже не работали, продолжали очень часто общаться. И он ко мне приезжал, и я у него бывала, тем более что мы оказались почти соседи: я жила у станции метро «Щербаковская», он – на улице Гиляровского. Он приходил и оставался допоздна. Причем мог сидеть в кресле, разговаривать, а потом просто в нем заснуть…

Однажды, когда так и случилось, моя подруга посоветовала:

– Чего он так сидит? Давай его положим!

И мы с ней вдвоем на руках утянули-таки его в другую комнату, положили на диван. А когда несли, я пошутила:

– «Ох, нелегкая эта работа – из болота тащить бегемота…»

Уложили, закрыли дверь и вернулись на кухню. Разговариваем, пьем кофе, коньяк…

Вдруг открывается дверь и показывается Юра:

– Ты почему меня так обижаешь?

– Ты что имеешь в виду? Как я тебя обидела?

– А ты меня бегемотом назвала!

– Да нет, мой дорогой, это я не тебя назвала. Я просто вспомнила детские стишки.

– Это ты не про меня?

– Нет-нет, не про тебя…

Пошел, успокоенный, улегся снова…

* * *

Кстати, он всегда первый поднимался после застолья и шел мыть посуду. Он был единственный человек, кому я это позволяла. Утром я вставала – у меня на кухне все чисто…

Он обожал все, что я пекла, – пироги, хачапури… Очень любил мой борщ… И все время мне предлагал:

– Слушай, давай сделаем так. Я буду стоять внизу, у метро, ну, все-таки «поторгую личиком», поскольку достаточно узнаваемая физиономия. А ты мне из квартиры в корзине будешь спускать стаканчики с борщом и пирожки… А я буду внизу торговать…

* * *

Помню, однажды на Пасху он сломал ногу. Сидит дома, никуда не может выйти. И с утра уже начинает мне звонить:

– Приезжай скорей, я уже не могу, с голода здесь помираю.

Я говорю:

– Ну подожди, я еще не все успела приготовить…

Я делала тогда какое-то необыкновенно изысканное югославское блюдо – грудинку на косточках с фасолью…