А как насчет экологического урона от самой нефти? Как норвежцы мирятся с этим? Слингстад глубоко вздохнул.

«Что же, если выяснится, что причиной климатических изменений являются выбросы углерода… – Он уловил мою улыбку в ответ на это «если». – …а сегодня многие придерживаются этого мнения, то мы задумаемся, как донести это до наших компаний».

Пока в Норвегии предпочитают не обращать внимания на этот фактор. Наиболее авторитетные и независимые эксперты давно пришли к выводу, что планету не улучшают любые виды органического топлива, и в первую очередь нефть. Они невозобновляемы, загрязняют атмосферу и скорее всего способствуют глобальному потеплению. Большая часть норвежской энергетики состоит из экологически чистых ГЭС. Таким образом страна не злоупотребляет использованием основного продукта своего экспорта. Это напоминает поведение хитрого наркоторговца, который сам не балуется своим товаром.

Понятно, что Слингстад – не тот человек, который может резко критиковать источник колоссального богатства своего фонда. А вот Томас Хилланд Эриксен не испытывает по этому поводу особого смущения.

«Это интересно, – заметил он, когда во время нашей первой встречи в 2009 году я затронул вопрос о норвежском нефтяном грехе. – Думаю, тут вы в чем-то правы. Мы ведь не увязываем наше богатство с загрязнением окружающей среды. А на самом деле норвежцы, которые думают, что все у них экологически чисто, загрязняют природу больше, чем шведы».

Во время нашей следующей встречи он вернулся к этой теме вновь: «Этот психологический парадокс очень напоминает ситуацию 23 июля, когда мы осознали, что преступление совершил один из нас. Мы не могли возложить вину на иностранцев. Мы привыкли считать свою страну образцом решения проблем, а с нефтью мы неожиданно превратились в страну, создающую проблемы. Примириться с этим сложно. Некоторые говорят: «Если бы мы не стали заниматься этими нефтеносными песками в Канаде, то ими занялся бы кто-то другой, причем более вредным для окружающей среды способом». С такой аргументацией типа «если не мы, то другие, намного хуже нас» можно оправдать все, что угодно».

Кто-то в Норвегии предлагал прекратить добычу нефти?

«Нет. Мы качаем ее с огромной скоростью, быстрее всех остальных, и отсутствие дискуссии на эту тему меня поражает».

А влияние на самих норвежцев? Действительно ли нефть превращает их в изнеженных лентяев, как любят утверждать датчане?

«Конечно, она что-то с нами сделала. У меня есть только отдельные примеры из жизни, потому что это не моя научная область. Возьмем хотя бы рыбообрабатывающие предприятия на севере. Там хорошо платят, но филетирование рыбы – тяжелый однообразный труд. Сейчас большую часть производства перевели в Китай: рыбу перевозят туда самолетами, филетируют, упаковывают в коробки с брендом Findus и везут обратно. Но там, где что-то осталось, работают индийцы и русские, а не норвежцы. Норвежцы отправляются в Лондон и Париж, чтобы «попасть в медиа», а это признак настоящего упадка! Никто не хочет работать на фабрике или быть инженером, все хотят прославиться… Все воспринимается как должное. Риска никакого. Не важно, выйду я завтра на работу или нет, все как-нибудь устаканится. Начиная с 90-х количество невыходов на работу по болезни растет, и это не из-за гриппа, а из-за того, что людям все стало безразлично».

Норвегия всегда была несколько обособленной и обращенной внутрь себя страной. Многовековая геополитическая нестабильность в регионе играла менее важную роль в формировании личности современного норвежца по сравнению с окружающей прекрасной и дикой природой.

Дания построила и утратила собственную империю, служила мостиком в континентальную Европу и постоянно препиралась с Швецией. Швеция захватила и потеряла Финляндию, вела войны далеко в Европе, а после Второй мировой войны ее промышленные корпорации завоевали весь мир. Похожая своей географической обособленностью на Норвегию, Финляндия невольно оказалась втянутой в геополитические конфликты, переходила из рук в руки между Швецией и Россией, вышла обессиленной, но непокоренной из множества войн и стала единственной скандинавской страной, принявшей евро. Вы можете сказать, что и Исландия существует на окраине скандинавской истории, но Америку открыли именно исландцы, и недавно они снова шумно погуляли, на сей раз на мировых финансовых рынках.

Что же касается норвежцев, то они всегда стремились быть сами по себе. Даже внутри собственной страны они расселены так, будто специально стараются держаться подальше друг от друга. В тех случаях, когда мир мог по заслугам оценить великую отвагу и смекалку, проявленные норвежцами – возьмите Руаля Амундсена, Фритьофа Нансена или Тура Хейердала, – они как будто специально выбирали для своих подвигов места малолюдные или вообще пустынные.

Иногда кажется, что внешний мир не особенно волнует норвежцев. У них были своя рыба и своя древесина, а теперь у них есть еще и своя нефть и своя молочная монополия. Им действительно никто не нужен, за исключением пары-тройки шведов на очистку бананов. Мои впечатления от попытки заручиться содействием Норвежского совета по туризму при подготовке журнальной статьи говорят, что гостей скорее вежливо принимают, чем горячо зазывают. Для хозяев, наверное, будет предпочтительнее, если вы останетесь на своем круизном корабле.

Почему норвежцы такие закрытые? Во времена датской и шведской оккупаций им не хватало не только самоопределения, но и вообще осознания себя как нации. Долгая, но не слишком яростная борьба за независимость увенчалась успехом в 1905 году. Дальнейшие события позволяют оценить, насколько существенны различия между норвежцами и шведами и как развивались обе страны в последующие сто лет. Шведы сделали выбор в пользу технологического и промышленного прогресса, секуляризма и прогрессивной социальной политики. Швеция стала одной из самых успешных промышленно развитых стран послевоенного периода, блестящим образцом того, какой должна быть современная мультикультурная нация. В придачу мир получил от них отличную поп-музыку и сексапильных теннисных звезд.

Как сказал Томас Хилланд Эриксен: «Швеция пошла вперед и вверх к будущему и модернизации. Мне кажется, они почувствовали, что это единственный вариант. Их страна становилась похожа на старого сифилитика, им требовалось обновление. А Норвегии нужно было найти и в определенной мере создать заново свою идентичность – отсюда все эти своеобразные костюмы и национальная романтика».

Норвежцы решили, что современный мир им не нравится и не нужен. Они предпочли ему свои bunad, народные танцы и вяленую рыбу и удалились под сень своего аграрного прошлого общаться с природой и морем. А затем появилась нефть, которая принесла определенные перемены, но помогла сохранить географический разброс населения, изоляционизм и торговый протекционизм.

«Если посмотреть на Европу, то окажется, что из общего ряда выбиваются Норвегия и Швейцария, – сказал мне Ингве Слингстад. – Они не похожи на другие европейские страны. В Швеции и Дании было дворянство, деревушки, разрастающиеся до городов, крепостные крестьяне и так далее. А у нас в Норвегии такого не было, поэтому различия куда больше, чем можно было бы ожидать при общности наших языков».