– I don't understand.

Потом начались долгие допросы, но он постоянно видел перед собой текст инструкции: «Вы не помните, ни кто вы такой, ни откуда вы родом». И он действовал так, как было там написано. Допрашивали его двое: сам Кузьменко и еще один – Рудаки так и не узнал его имени, – говоривший на вполне приличном английском. Рудаки ни на йоту не отступал от легенды, и скоро допросы кончились и началось долгое ожидание с водными процедурами.

«Интересно, сколько еще ждать, – гадал он, переодеваясь, – визит араба должен ведь что-то означать. Может быть, скоро предложат контракт. А какую мне планируют дать роль? Едва ли чернорабочего – я на этом руднике и сутки не протяну. Нет, как раб я им не нужен – для этого есть молодые, относительно здоровые бомжи. Мне они, скорее всего, готовят роль капо, хотя тоже вряд ли, я ведь ни русского, ни языка Губернии не знаю. Может быть, роль сопровождающего, вроде того барана, который ведет овец на бойню? Только зачем им это? Там дюжих баранов хватает, чтобы гнать людей в забой. А может, хотят предложить мне долю в бизнесе? Но для этого они должны быть заинтересованы во мне. А какой интерес я для них представляю, не молодой и явный интеллигент?»

Он посмотрел на часы, висевшие на стене в раздевалке – приближалось время обеда, – и пошел к себе в «апартаменты», чтобы сменить спортивный костюм на своего рода униформу «гостей» клиники – джинсы и футболку с надписью «British Council». Интересно, знала ли эта уважаемая организация, на какие цели пошли пожертвованные ею футболки?

Переодеться Рудаки не дали. Только он вышел на балкон, чтобы повесить сушиться плавки, как туда ворвался дюжий молодец в маске и с АКМ. Он приказал ему стать к стене, обыскал и повел в главный корпус, где в вестибюле другие молодцы в камуфляже уже собрали остальных «гостей» клиники. Туда же вскоре привели и «главных действующих лиц»: «Деда Мороза» Кузьменко, его подручных и того безымянного, который допрашивал его по-английски.

Потом в сопровождении двух полицейских чинов в форме вошел Викентий Уманский и держал перед собравшимися речь на языке Губернии. Из речи явствовало, что доблестная Губернская служба разоблачила преступную организацию работорговцев.

– Не маете доказів! – взвизгнул доктор.

Но Уманский проигнорировал его и продолжил свою речь, сообщив собравшимся, что все узники этой так называемой клиники будут освобождены, как только дадут показания. Бомжи восприняли новость сдержанно.

«Так вот оно что, – думал Рудаки, – так это местная Служба подсуетилась и сорвала операцию Конторе Шитова. Ну что ж – мне все равно. Вот и кончилась моя последняя операция». Все это было так неожиданно, что он даже особой радости не испытывал.

Он шагнул в сторону полицейских, но охранявший его спецназовец схватил его за руку.

– Пусть подойдет, – приказал спецназовцу Уманский и, обращаясь к Рудаки, сказал по-английски: – Вы свободны, мистер Реквизит.

– Сам ты реквизит, – ответил ему Рудаки по-русски и сказал полицейскому: – Моя фамилия Рудаки, профессор Рудаки. Надо сообщить моей семье.

– А как же… – от удивления Уманский перешел на язык Империи. – Так вы что, по-русски говорите?!

– So much for your Province Intelligence![43]– сказал Рудаки и попросил у полицейского мобильный телефон.

– И все-таки есть одна положительная сторона в моем пленении, – сказал Рудаки.

– Какая? – спросил В.К.

– Плаваю я теперь, как дельфин. Шутка ли, каждый день два часа тренировок в бассейне почти целый год?!

– Есть чем гордиться университетскому профессору, – засмеялся В.К., – а вообще-то, для здоровья полезно.

– Конечно, есть чем гордиться, – Рудаки тоже улыбнулся, – найди мне в универе второго профессора в такой спортивной форме, как сейчас у меня, – они все у нас жирные и с животиками.

Он замолчал. Замолчал и В.К. Они отвыкли друг от друга, с трудом находили общие темы, и паузы в их разговоре были частыми и долгими.

В сущности, это был их первый настоящий разговор после освобождения Рудаки – они виделись в первый день, когда Рудаки привезли в родные пенаты на полицейской машине, но поговорить им толком не удалось. В тот день дом Рудаки был полон людей – пришли, казалось, все его друзья, знакомые, коллеги, и телефон звонил, не переставая. Вечером о нем сообщили по городскому телевидению:

«Во время рейда спецназа Губернской службы безопасности на базу организованной преступной группировки, занимавшейся торговлей людьми, был освобожден профессор Университета Аврам Мельхедекович Рудаки, – захлебываясь скороговоркой и слюной, тараторила на языке Губернии девица-корреспондентка. – Бандиты держали его в заложниках больше года, требуя от семьи выкуп в два миллиона долларов».

– Действительно за тебя выкуп требовали? – спросил тогда В. К. – А почему Ива мне ничего не сказала?

– Неужто ты подумал, что я и впрямь так дорого стою? – усмехнулся Рудаки.

– Дороговато, конечно, для профессора, – согласился В.К. и опять спросил: – Так требовали выкуп?

– Да нет, – ответил Рудаки, – выдумка это борзописцев местных. Там совсем другая история.

Но что за история, рассказывать не стал, а В.К. не настаивал.

Сразу же после новостей позвонил ректор, поздравил с освобождением, сообщил, что уже подписал приказ о восстановлении Рудаки на работе, и тоже спросил о выкупе. Рудаки поблагодарил и сказал, что выкуп – это журналистское изобретение, что просто похитили его бандиты – вот и все, а зачем он был им нужен, он и сам не знает. Весь этот первый день он вообще только то и делал, что жал руки и благодарил, иногда отвлекаясь, чтобы дать капли Иве, которая то и дело принималась плакать. Не до разговора с В.К. было ему в этот безумный первый день.

Только через неделю Рудаки с Ивой выбрались к В.К. на традиционную бутылку водки, очищенную В.К. собственноручно, как он говорил, в соответствии с последними достижениями физической науки, что доказывает хотя бы относительную полезность этой науки для человечества.

Пока что до бутылки дело не дошло – жены накрывали на стол. Зная по опыту, что дело это затяжное, Рудаки с В.К. устроились с кофе на балконе. Рудаки казалось, что совсем недавно они сидели вот так же здесь, на этом балконе, и говорили о проникновении, и никак тогда В.К. не соглашался, что эти путешествия в прошлое действительно были, что действительно второй раз в своей жизни брел Рудаки по сожженным шиитским кварталам в сирийском городе Хама и пил «Жигулевское» пиво с молодым Сериковым из давно исчезнувших советских пивных автоматов. Сейчас он и сам стал относиться к этому иначе – уже не казались ему теперь эти путешествия несомненной реальностью, как иногда казались раньше. Переживания последнего года изменили его. В.К. будто прочитал его мысли.