– А как твои проникновения? – спросил он вдруг с усмешкой. – Не проникал в прошлое за это время?

– Не проникал, – печально улыбнулся Рудаки, – не до этого было. Вообще, ты, наверное, прав – приснились мне эти проникновения, не может такого быть.

– Конечно, – согласился В.К. – конечно, это противоречит всем физическим законам, но идея интересная. Неординарный был человек твой Хиромант. Ведь куски прошлого действительно остаются в настоящем, настоящее съедает их постепенно. Вот возьми нашу квартиру. Были у нас книжные полки старые, годов этак восьмидесятых, а недавно Майна купила новый стеллаж и кусок прошлого исчез, книги старые, правда, остались, но это уже не цельный кусок.

– А наша квартира совсем не изменилась, наверное, с семидесятых. Ивка, правда, то и дело порывается сделать ремонт, но я твердо стою на позиции старика Тарковского. Помнишь, как он говорил: «После меня хоть ремонт»?

– Солидарен, – сказал В.К., – Майна тоже постоянно стремится к обновлению – то ванную задумает ремонтировать, то мойку новую на кухне завести. Борюсь из последних сил. Новое время очень агрессивно, ты заметил, особенно в обществе потребления?

– Конечно, – с энтузиазмом подхватил Рудаки, – в Империи покупка нового матраса и то была событием эпохальным! А что касается моих путешествий на машине времени, не все тут так просто объяснить. Вот скажи, откуда в моем кармане вдруг старые сирийские фунты появились? Я узнавал у нумизматов – это старая валюта, сирийцы с тех пор все купюры поменяли.

– Это действительно странно, – согласился В.К. и добавил, пытаясь найти хоть какое-то объяснение: – Может, ты спьяну, скажем, взял эти фунты у какого-нибудь нумизмата – Иве показать, вспомнить молодость, да и забыл начисто?

– Не пью я сейчас совсем почти и тем более не напиваюсь, – возразил Рудаки. – Разве что с тобой изредка. Но ты ведь мне фунты не давал, правда?

– Не давал, – признал В.К., и они опять надолго замолчали.

Солнце зашло, и в затененном большими старыми домами и деревьями дворе, куда выходил балкон, сразу же стемнело.

– Ну что, не пора ли нам присоединиться к дамам? – спросил Рудаки.

– Подождем, пока позовут, – предложил В.К., – закуски дело серьезное. Ты мне вот что скажи: как ты к этим бандитам попал? Они что, тебя прямо в метро схватили или когда ты от метро домой шел?

– Ты что? Какое метро?! – удивился Рудаки. – Они на даче меня захватили сонного или, скорее, без сознания.

– А Рудницкий где был?! – спросил В.К., чувствовалось, что он тоже удивлен. – Он тут приходил ко мне, рассказывал, как нашел тебя без сознания возле Балериной дачи, правда, потом ты вроде оклемался и вы вместе домой ехали. Он на «Театральной» вышел, а ты дальше поехал, – В.К. помолчал немного и добавил: – Утверждает Рудницкий, правда, что потом видел через окно вагона, как ты исчез, сидел-сидел, говорит, а потом исчез, как испарился. Предлагал даже свечку поставить, полковник называется – коммунистом, наверное, был. Так выходит, что он все врет?

– Не знаю, – сказал Рудаки задумчиво, – не знаю. Схватили-то меня на даче, в каком месте, я не знаю – без памяти был, но на даче точно. Я ведь с дачи в проникновение собирался, – он смущенно улыбнулся, – поэтому был одет в старинный костюм такой, я его в театре у Нестантюка специально для проникновения взял. Там еще этикетка была на подкладке «Театральный реквизит» – из-за нее в клинике меня Реквизитом прозвали. Хотел переодеться и не успел – заснул, а потом меня сонного и схватили.

– А мы этот костюм на даче искали с Рудницким и с Валерой и не нашли, – прервал его В.К., – а он, оказывается, на тебе был.

– На мне, – подтвердил Рудаки и продолжил, – но вообще все это странно, странная какая-то история выходит, потому что все, что ты сейчас рассказал, ну, то, что Рудницкий рассказывал, я во сне видел. Необычный такой сон – реальный, там еще потом собаки были. Ничего не понимаю. А Рудницкий не говорил, как я был одет? В клинику-то меня привезли в тройке, которую я у Нестантюка взял, а во сне был одет иначе – в куртку такую короткую. Я этот сон хорошо помню.

– Рудницкий говорил, что сначала, когда вы с ним на даче вино пили, ты был одет в эту самую тройку из театра, – ответил В.К., – а когда он тебя без сознания нашел, то был ты одет уже иначе, но тоже странно, не по-современному, в курточку вроде замшевую и тенниску с воротничком. Рудницкий сказал, что похожа она была на те, что вам, военным, за рубежом предписывалось носить.

– Странно… Во сне я тоже так был одет, – задумчиво протянул Рудаки, тряхнул головой и продолжил бодрым тоном: – Ну, ладно, мало ли что может присниться, и Рудницкому, наверное, тоже приснилось – заснул он, должно быть, после бутылки у себя на даче, вот и приснилось. Ко мне на дачу ведь он так и не вернулся.

– А говорит, что приходил, – возразил В.К., – да ладно – все это, слава богу, уже в прошлом. Ты мне лучше скажи – костюм-то этот из реквизита сохранился? А то я Нестантюка встречал – очень он из-за костюма расстроился.

– У меня его отобрали, когда я в клинику попал, но я попросил полицейских, которые меня освободили, костюм поискать – может, и отыщется, – ответил Рудаки, и тут Майна позвала их к столу и разговор прервался.

Давно ожидаемый и предвкушаемый заранее ужин проходил как-то вяло. После первых тостов за счастливое избавление Рудаки от плена и, возможно, гибели, за верных его друзей и семью общая беседа не заладилась. Рудаки молчал, пил мало, и героические попытки В.К., который к роли хозяина относился серьезно, развлечь гостей и найти общую тему не увенчались успехом. Наконец, когда Майна с Ивой затеяли разговор о политике, В.К. сдался и предложил Рудаки пойти покурить на балкон.

– Мне друг твой московский звонил, Шитов, – сказал В.К., закуривая.

– А Шитов… – Рудаки поморщился. – Старый знакомый скорее, чем друг. И чего хотел?

– Сказал, что ты можешь быть где-нибудь за границей, что могли завербовать тебя, разведка какая-нибудь.

– И ты поверил?

– Пожалуй, нет.

– И правильно сделал, – решительно заявил Рудаки. – Кому я нужен теперь?! Вон сколько молодых и политически подкованных.

Разговор наедине тоже не клеился – они опять замолчали и вскоре вернулись к женам. Потом ели курицу, каким-то особым способом приготовленную Маиной, пили чай, но разговаривали по-прежнему мало, и через некоторое время Рудаки собрались домой.

– Что ты такой мрачный был весь вечер? – спросила Ива.

– Синдром заложника, – ответил Рудаки, стараясь, чтобы это прозвучало, как шутка, но Ива восприняла его слова серьезно.

– Отдохнуть тебе надо, – сказала она, – прийти в себя.

– Наверное, – без особой уверенности в голосе согласился Рудаки.

Той ночью ему опять приснился странный сон. Снился ему город после какой-то катастрофы. Что это за катастрофа, Рудаки не знал, но был уверен, что она произошла и город вот-вот исчезнет. Он смотрел на него с большой высоты, и казалось, что в городе ничего не изменилось: на холмах то выстраивались ровными прямоугольниками, то разбегались беспорядочной россыпью по склонам дома, большие и маленькие, старые – начала прошлого века и новые – уродливые коробки и башни, построенные недавно. Город делила пополам широкая блекло-синяя река с рукавами и протоками, которые вклинивались в городские кварталы и отделяли от города несколько островов. Зеленые острова были и на самой реке, а город просто тонул в зелени – обширные парки вдоль речных склонов, парки в центре и на окраинах. И со всех сторон к городу подступали леса, и лесные массивы так же, как и рукава реки, вклинивались в городские кварталы. Говорили, что это самый зеленый город в мире, и может быть, так оно и было на самом деле.