Тихий шорох отвлек меня от чтения. Лу проснулась, легкой тенью проскользнула в зал, поспешно поздоровалась, не поднимая глаз. Пожалуй, долго еще жители будут отходить после ночных событий. Не могу видеть ее подавленное выражение лица. И домой не хочу идти. Ну вот, не хочу, и все! Пойду лучше, поброжу по окрестностям. Погода сегодня какая тихая, безветренная. Пахнет опавшей листвой, сухими травами и терпкими осенними цветами. Там, вдалеке, виднеются крыши ферм, где-то за холмом пасутся стада, а с противоположной стороны поднимаются горы. Лучше пойду туда. Вот они, заброшенные рудники. Вагонетки оставлены ржаветь, из высокой травы торчат кирки и лопаты. Что это, свежие следы? Неужели еще кто-то ходит сюда?

Вампиры, чтобы пополнить свои богатства? Но ведь считается, что месторождение давно закрыто. А впрочем, мне-то зачем? Побродив еще, выхожу к реке. Где-то шумно нырнула ондатра, только всполохи пошли по воде. Сижу, притянув колени к груди, ни о чем не хочется думать сейчас, просто сидеть так и смотреть на воду.

Холодная рука легла на плечо. Я резко подскочила, едва не вскрикнув от неожиданности. Морис подошел так тихо, как умеют ходить только вампиры. Смотрит на меня долго, внимательно, наверное, пытается проникнуть в мысли. Бесполезно, мне нечего открыть тебе, кроме опустошенности.

– Тебе не следовало ходить туда ночью, – сочувственно говорит Морис, усаживаясь на траву и жестом приглашая меня сесть рядом.

– Мне так неуютно, Морис, я боюсь тебя. Тебя таким, каким ты был на кладбище: предопределяющим, бескомпромиссным, карающим.

– Разве с тобой, с Реймондом, с твоими родными и друзьями я такой? Я – блюститель порядка не только в человеческом смысле. Я – поборник Закона, без которого хаос воцарит на земле. Такая жестокость оправдана хотя бы тем, что является уроком для других, тех, кто не желает подчиняться и делает, что хочет.

– Показательная казнь?

– Пусть будет показательная, если тебе так удобнее думать. Но поверь, чрезвычайно трудно убить себе подобного, даже если он встал на путь неповиновения. Человека убить гораздо проще. Человек – отчужденный элемент, извини, что я так говорю. Ты же знаешь, я не убиваю людей. Не в моей власти вершить над ними суд. Это привилегия вас, смертных. Честно признаюсь, каждый вампир, без исключения, хотя бы раз был повинен в смерти человека. В первую очередь это свойственно вновь обращенным. Но этому есть объяснение и даже оправдание. Они просто не способны контролировать степень собственного насыщения. Так быстро такому не научишься. Главное, чтобы у них не вошло в привычку подчиняться силе собственного голода. Вот если не хочет или не в состоянии вовремя остановиться в процессе еды, тогда над ним устанавливается строжайший контроль. А если и такие меры предосторожности не помогают и вампир отказывается повиноваться, тогда Закон вступает в силу. Иначе мы сами себя давно бы истребили.

Как больно его слушать! Его слова остры, словно лезвия бритвы, режут по живому, так просто и обыденно говорит он о допустимости человеческих жертв, пусть даже непреднамеренной. Сейчас он мой Морис, тот, каким я его знаю, материальный, с глазами, сверкающими, словно ночная роса, а не та тусклая тень, что предстала перед моим взором нынешней ночью на кладбище. Возможно, он прав во всем, и в том, что люди – единственный источник питания для вампиров, без которого они не смогли бы существовать, и в том, насколько они не виноваты, что природа допустила такую несправедливость, и в том, что изменить что-либо пока не представляется никакой возможности, а каждый борется за выживание, как умеет, как может. И в том, конечно, что за преступления надо наказывать, но не так же жестоко, по-варварски. Да, вампира не так просто убить, обычные способы казни для него неприемлемы. Его не посадишь на электрический стул, не повесишь и не расстреляешь. Но…

– Но умеешь ли ты прощать, Морис?

Он засмеялся мягко, обворожительно. Для него все сказанное в порядке вещей.

– На Большом совете я всегда выступаю в роли защитника, потому что слишком милосерден для вампира и чрезвычайно добр для Мастера. Последний, кого мне удалось спасти от казни, был Орен Тикси.

Вот уж не знала, дорогой, что ты выступал в роли адвоката Тикси на суде. Тори мне этого не сказала. Да я вообще еще толком ничего не знаю.

– За что он был сослан?

Вызов мелькнул в глазах Мориса, холодный, иронический. Очень нехороший взгляд, многообещающий.

– За убийство ребенка.

Ушам своим не верю, не может быть! Как же так? И ты спас его? Ты? Этому должно быть какое-то объяснение.

– Тори и Тикси встретились в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, я рассказывал тебе, и все эти годы были вместе. Самое редкое явление среди нам подобных. Однако они доказали, что ничего невозможного на свете нет. Так вот, наверное, рано или поздно таким союзам суждено прийти к подобному решению. Однажды они пришли к выводу, что им необходима полноценная семья, и взяли из приюта ребенка. Тори пришлось прибегнуть к небольшой хитрости и некоторой трансформации, для того чтобы выглядеть чуть старше, чем на самом деле. Ребенка они усыновили. Пока мальчик был маленьким, у них не было с ним трудностей. Но будущее предвидеть сложно, и никто не мог предполагать, что взрослеющий сын возненавидит приемных родителей за их сущность. Сосуществование с вампирами было для него неприемлемо от природы. У вас, людей, это называется расизмом. Мальчику исполнилось двенадцать, когда однажды на рассвете он попытался убить Тори заранее заготовленным осиновым колом. Почему, собственно, осиновым? Многовековые суеверия и заблуждения! Ребенок не рассчитал свои силы и не проткнул сердце. Она, конечно же, не умерла бы, но помощь все равно была необходима. И Тикси взял кровь мальчика, чтобы облегчить страдания своей подруги. Можно было, безусловно, стереть память, вернуть человеческого детеныша обратно в приют, но это выглядело бы как кощунство. Ко всему прочему мальчишка принялся кричать, звать на помощь, сбежались соседи, грозились вызвать полицию. Одним словом, ситуация выходила из-под контроля, и Тикси свернул ему шею. Человек человеку легко может сломать шейные позвонки, а уж для вампира это и вовсе не составляет никакого труда. Скандал с соседями замяли, Тори оправилась, и они с Тикси покинули те места навсегда.

Ничего себе история! Можно, наверное, понять взрослого человека, столкнувшегося с таким необъяснимым и враждебным явлением, как вампир, но ребенок, для которого они стали пусть необычными, но все же родителями, любящими и заботливыми, нисколько в этом не сомневаюсь, не должен был совершить того злодеяния, о котором только что рассказал Морис. Но ведь совершил же! Где-то я читала, что есть такое понятие – психологическая несовместимость. Может быть, в данном случае именно оно имело место? Точка зрения Мориса, определяющая данную ситуацию, мне нравится меньше. Тикси сделал то, что должен был сделать, – в первую очередь помочь Тори, пожертвовав тем, кто отплатил такой черной неблагодарностью за внимание и отзывчивость и не смог оценить самой невероятности факта. Да к чему вдаваться в столь глубокомысленные рассуждения! Одно только то, что у брошенного человечка появились дом, семья, неважно какие, но родители, уже весомый аргумент.