Мы находились в узком каменном мешке, погружённом во мрак. Лишь по тяжёлому сопению я угадывал, где находится моя спасительница. Голова то и дело натыкалась на какие-то острые выступы, оставляющие на ней дополнительные отметины. Пару раз Вобла больно лягнула меня, поэтому я непрерывно шипел от боли и злости.

– Ползи сюда, – донёсся до меня сдавленный голос, и во тьме вспыхнул огонёк зажигалки. – Кажется, здесь можно пролезть. Какой-то проход…

Проход – это было сказано слишком сильно. Нора, лаз – ещё куда ни шло. Приходилось пропихиваться, упираясь локтями в стены, толкая чёртов мешок впереди себя и цепляясь долбаным автоматом за потолок. Внезапно за моей спиной полыхнуло пламя и донёсся рёв взбешённого Феникса, остановленного непреодолимой преградой. Не знаю, что было впереди, но назад я не стал бы возвращаться ни за какие коврижки.

Рука плюхнулась во что-то влажное, и тотчас ледяной поток хлынул за шиворот. Вода лилась со всех сторон, и очень быстро я вымок до нитки, замёрзнув не хуже, чем в лютый мороз. Лязгая зубами, я продолжал ползти вперёд до тех пор, пока наклон норы и скользкий пол не вынудили меня утратить опору. Теперь я быстро скользил вниз, подпевая матерящейся Вобле, вкушавшей то же самое удовольствие.

Все аттракционы быстро заканчиваются, вот и эта водяная горка не оказалась исключением. Не успел я опомниться, как поток ледяной воды вынес меня наружу. Моё обычное невезение решило дать мне передышку, поэтому ремень автомата, болтавшегося за спиной, зацепился за карниз, нависавший над выходом из пещеры. Именно по этой причине я не улетел вниз вместе с водой, низвергающейся в бездну. Вобле повезло значительно меньше. Лишь чудом да ещё её отличной физической формой я могу объяснить, что женщине удалось, отбросив всю свою поклажу, зацепиться за скользкие камни. Сквозь грохот падающей воды я расслышал её вопль:

– Дай мне руку!

Это оказалось чертовски нелегко: ремень автомата елозил по выступу, на котором держался, норовя соскользнуть. Малейшая потеря равновесия – и я улечу вниз. Но, честно говоря, всё это пришло в голову значительно позже, а сейчас я просто ухватил протянутую мне ледяную ладонь. На мгновение мы обрели шаткое равновесие, и я сумел осмотреться. Оказалось, дыр, подобных нашей, здесь превеликое множество. Отверстия покрывали стены пещеры, превращая её в извращённую пародию на голландский сыр. Сотни (а может, и тысячи) нор, извергающих воду, образовывали водопад, перед которым отдыхает даже Ниагара. Здесь всё было намного круче, начиная от количества падающей жидкости и кончая высотой самого водопада. Во всяком случае, дно я так и не разглядел. Вода рушилась в этот бездонный колодец, и лишь издалека, с расстояния в десятки километров, доносился отдалённый гул. Свет, падающий сверху, рассеивался в плотной пелене брызг, образуя множество извивающихся радуг. Вероятно, очень красивое зрелище, просто я был не в том состоянии, чтобы любоваться местными достопримечательностями.

Вобла попыталась ухватиться свободной рукой за камни, но её пальцы тотчас соскользнули. Тело женщины дёрнулось, и я ощутил, как холодная ладонь мало-помалу выскальзывает из моей. Кроме того, я очень замёрз, ощущая себя скрюченной сосулькой. Как мне, так и Вобле (судя по выражению её лица) всё было абсолютно ясно. Женщина обречена уйти с потоком воды и разбиться о невидимое дно. Это если выражаться высоким штилем. А говоря проще, Вобле приходил конец, и ни я, ни она ничего изменить не могли. Единственное, чем я мог ей реально помочь, так это составить компанию в падении. Если вчера была брачная ночь, то сегодня пришло время для свадебного путешествия. Какова ночь, такое и путешествие.

– Держись, – просипел я, больше всего на свете желая, чтобы она отпустила мою окоченевшую руку.

То ли по моему лицу хорошо читалась эта мысль, то ли женщина просто не любила попутчиков, не знаю.

– Да пошёл ты, – сказала она и начала медленно разжимать пальцы, освобождая мою ладонь. – Зверю привет передай.

Я ещё видел перекошенную ухмылку на посиневшем лице Воблы, а её тело уже соскользнуло с обрыва и, подобно огромной рыбине, исчезло в брызгах воды.

Я закричал.

Не знаю, почему во мне родился этот вопль, затерявшийся среди оглушительного грохота, но я продолжал истошно вопить до тех пор, пока и мой голос не предал меня, сменившись жалким сипом. Силы разом покинули тело, и я безвольно повис на автоматном ремне, болтаясь в ледяных струях подобно какой-то ничтожной щепке. Если бы я сохранил хоть каплю энергии, то несомненно сам отцепил бы эту последнюю нить, которая удерживала от окончательного беспамятства, способного потушить адское пламя в моей несчастной башке.

Спустя бесконечность пребывания в рёве ледяной реки я мало-помалу взял себя в руки и занялся спасением собственной задницы. Здравый смысл ехидно подсказывал: этим следовало заняться намного раньше. По крайней мере тогда, когда тело ещё не закоченело до состояния снеговика, карабкающегося по скользкому канату. Нетрудно догадаться, насколько малопродуктивным может быть подобное занятие. Но я не думал об этом. Сознание словно отключилось, пока я скользил по мокрым булыжникам, ломая изрядно отросшие ногти и срывая клочья потерявшей чувствительность кожи. В голове билась единственная мысль: «Боже, за что мне это всё?!» Ни о чём другом я не мог думать.

Как я оказался на сухой площадке, нависавшей над стеной, изрытой водяными дырами, не помню. Этот путь начисто выпал из памяти, словно я проделал его вдребезги пьяным. Подложив под голову что-то невероятно мягкое, я лежал, смотрел в потолок и наслаждался блаженным покоем. Неужели люди могут ещё чего-то хотеть от жизни? Ерунда! Счастье – это лежать в сухом тёплом месте, где нет холодной воды, стремящейся смыть тебя в пропасть. Кажется, я плакал. То ли от удовольствия, то ли от боли, то ли оплакивал погибшую Воблу – не знаю, но щёки были мокрыми. Впрочем, я был мокр с ног до головы. Все слёзы мира, исторгаемые этим водопадом, промочили меня насквозь.

Постепенно чувствительность возвратилась, и вместе с ней пришёл жуткий озноб, скрутивший меня так, словно я получил разряд электрического тока. Я перевернулся на бок, свернувшись калачиком. Тотчас же выяснилось: мягкий предмет, на котором я лежал, – это всё тот же злосчастный автомат, спасший не так давно мою шкуру.

Дрожь продолжалась долго. Очень долго. Надо было снять мокрую одежду и дать ей высохнуть, но я не мог развернуться и сдёрнуть этот влажный саван, продолжая кутаться в него. Поскуливая и постанывая, я лежал на камнях, разглядывая сморщенный мешок (твою мать, оказывается, я и его с собой притащил!) до тех пор, пока не согрелся. Стоило телу ощутить возвращение тепла, и я сразу отключился.

В этот раз призраки не являлись, пришло чёрное беспамятство, будто меня накрыли непроницаемым покрывалом. Это было пространство, лишённое всяческих признаков времени, и я потерялся в нём без остатка, растеряв свою личность, надобность в которой отпала начисто.

Очнулся я через неизвестный промежуток времени, естественно, в том же самом тёплом месте, озарённом зеленоватым светом. Одежда оказалась абсолютно сухой, абсолютно чистой и абсолютно мятой. То же самое я мог сказать и про себя. Как ни странно, но продолжительное купание в ледяном джакузи не принесло мне никакого ощутимого вреда, поэтому чувствовал я себя вполне сносно, за исключением проблемы с желудком. Жрать хотелось аж до тошноты. В слабой надежде, что спасённый мной рюкзак окажется принадлежащим Вобле, я полез в него и обнаружил в нём всё те же дико полезные и столь же дико несъедобные вещи. На крушение надежд живот отреагировал протяжным тоскливым бурчанием, напоминающим стон. Я опять оказался один и без еды.