В заключение отметим, что с точки зрения астрологии, все – не случайно. Даже то, что наиболее яркий поэт второй половины двадцатого века Андрей Вознесенский в какой-то мере наследовал образную форму одного из лучших поэтов первой половины столетия Владимира Маяковского. Дело в том, что Лиса и Конь (тотем Маяковского, который, кстати, «читался» на его лице) с точки зрения зороастризма близки друг другу по духу.

В истории нашей литературы такое уже было: известнейший поэт, мгновенно вспыхнувшее чувство к случайно встреченной красивой девушке, тайная любовь, зашифрованные строки стихов и женщина, которая рядом много лет и которая, конечно же, не хочет никакой огласки. К примеру, посмертная, длившаяся полвека кампания по сокрытию, неразглашению, умолчанию истории любви Маяковского к американке русского происхождения и рождения у них дочери. Но ведь шила, как говорится, в мешке не утаишь, только уколешься…

Когда-то в 60-е годы мое юношеское воображение поразила строфа Николая Асеева из поэмы «Маяковский начинается»:

Только ходят слабенькие версийки,

Слухов пыль дорожную крутя,

Будто где-то в дальней-дальней Мексике

От него затеряно дитя…

О чем это? Неужели у Маяковского где-то в далекой стране есть ребенок? Как зовут его мать, живы ли они? Тогда узнать не представлялось возможным. Советская власть тщательно скрывала связи пролетарского поэта с американкой, а уж то, что где-то в стране капитализма живет его дочь, было тайной за семью печатями.

Но в литературных кругах упорно ходили интригующие слухи…

Мои фантазии на этот счет разогрела Татьяна Ивановна Лещенко-Сухомлина, певица, мемуаристка и просто удивительная женщина, с которой я имел счастье дружить в 80-е годы. Она рассказала, что в середине двадцатых, оказавшись в Нью-Йорке, попала на вечер Маяковского, с которым была знакома. Потом в гостинице поэт устроил небольшой ужин. Среди гостей выделялась молодая привлекательная женщина. Звали ее Элли Джонс… То, что у Маяковского с юной американкой установились романтические отношения, Татьяне Ивановне стало абсолютно ясно.

Когда впервые в 1988 году я оказался в Нью-Йорке, моим страстным желанием было найти дочь великого поэта. Но тогда из интригующей затеи ничего не вышло. Просто не хватило времени на поиски. Я был ужасно раздосадован. А в 1991 году разразился гром: в Москву приехала Патриция Томпсон, а по-нашему – Елена Владимировна Маяковская. Газеты и журналы написали об этом, как о сенсации. Еще бы! Почитателям поэта наконец открылась новая страница его биографии. Да какая! В Америке живет дочь Маяковского! (Впрочем, она жива до сих пор, но с журналистами уже не встречается.)

Зачем так подробно я вспоминаю об этом? Причина проста. В жизни, в биографиях творческих людей, тем более поэтов, много совпадений.

Весной 1981 года в журнале «Юность» появилась подборка стихов Андрея Вознесенского. Внимательный читатель мог увидеть в этом лирическом цикле новые образы, загадочные строки, которые так и хотелось расшифровать, домыслить… Вскоре в «Советском писателе» вышла его книга «Безотчетное».

Ты мне никогда не снишься.

Живу Тобою наяву.

Снится все остальное.

И это дурные сны.

Спишь на подушке ситчика.

Вся загорела слишком.

Дышит, как чайное ситечко,

Выбритая подмышка.

Набережная Софийская!

Двери балконной скрип.

Медвяная метафизика

Пахнущих Тобой лип.

Как-то встретившись с поэтом в ЦДЛ, я сказал ему о впечатлении от его последних стихов и шутя спросил: «Ты, по-моему, влюблен?…» Андрей светло и радостно улыбнулся.

Однажды, когда я позвонил Вознесенскому, трубку взяла его жена Зоя Борисовна, и неожиданно для меня у нас состоялся разговор, из которого я понял, что у Андрея серьезный роман с молодой девушкой и они сейчас вместе. Не могу вспомнить детали той беседы, помню только, что Зоя Борисовна твердила: Андрей – ребенок, он не может жить, а тем более, писать стихи нигде, кроме как в Переделкино. Все равно он вернется в свой дом… Я искренне согласился с ней и добавил, что Переделкино и она, Зоя, – для Андрея вечные ценности. А увлечения, что ж, она сама знает – были, есть и будут до тех пор, пока поэт творит… Что я мог тогда еще сказать?

И вдруг через какое-то время читаю:

Мужчина с дочкой на плечах

Шагает через поле хлеба.

Другие ноши тягощат,

А эта – подымает к небу…

… Куда несет тебя она?

В ненаступившее столетье…

Потом ты улетишь одна.

Кто защитит тебя на свете?!

Неужели?… Ведь говорил же Андрей, что вся личная жизнь в его стихах…

Шло время. Я ушел из «Огонька», где работал много лет, и стал ездить по свету. С Вознесенским виделся нерегулярно, но за его публикациями, книгами, конечно же, следил, продолжая расшифровывать «тайные» знаки-строки о «девушке в кепке», о встрече с «недоумением», о «зашторенных закатах»…

И вот как-то Петр Вегин, наш общий с Вознесенским друг, рассказал мне, что у Андрея есть дочь, а где он сам живет: то ли со своей новой любовью, то ли вернулся в переделкинские пенаты, – неясно.

Спрашивать у Андрея про его личную жизнь я не смел, в печати ничего не появлялось… Видимо, так решили все стороны – не впускать в эту хрупкую историю посторонних…

Впрочем, любовных тайн в этом мире не так уж много.

Несколько лет назад оказавшись в гостях у своих знакомых на Плющихе, я узнал, что в их доме в начале 80-х снимали квартиру поэт Андрей Вознесенский и его возлюбленная Анна. Соседям, как правило, все известно. Знали они и о том, что у Андрея Андреевича родилась девочка. Мама носила ее за спиной в диковинном рюкзачке – детский «транспорт» под названием «кенгуру» появился у нас спустя много лет. «Домик» за спиной был явно привозным… По словам моих друзей, через какое-то время семья с Плющихи съехала: то ли на другую квартиру, то ли поэт вернулся.

…4 июня 2010 года. Москва ошеломлена известием о смерти Вознесенского. Прощание в ЦДЛ. Панихида. Новодевичье кладбище. Поминальный стол. Много известных лиц. Напротив меня рядом с Евгением Евтушенко сидит заплаканная незнакомая красивая девушка с яркими, как у Андрея, синими глазами… Она выглядит очень одинокой… Боже мой, неужели?…

…23 января 2011 года. Центральная клиническая больница. Небольшая палатная тумбочка превращена в накрытый сладостями и фруктами столик. Добрые нянечки, узнав о том, что я жду гостью из Америки, принесли из люкс-палаты изящную плетеную вазочку для угощения и красивые голубые чашки. Из столовой доставили персональный заварной чайник.

Тревожусь – придет или передумает? Ведь наш разговор – первое интервью дочери Андрея Вознесенского, которая решила поведать для моей книги то, о чем почти никто на свете не знает. Больница, конечно, не лучшее место для интервью, но выхода не было: Арина улетала в Америку через несколько дней, а я еще оставался на лечении.