— И отмаливать его ходят в брюках, — пробурчала Ксения. — Я много раз видела в церкви. Это разрешается?

— Трудно запретить. Да и зачем? Путь запретов — он жесткий, отвращающий. Объяснять — надо, но не запрещать. Иначе может возникнуть впечатление, будто мы у людей без конца что-то отбираем и ничего не даем, превращаем православие в одно лишь огромное «низзя». Для молодых, неопытных это вообще неприемлемо. Запреты, в конце концов, вторичны и служебны, главное — рождение Христа в душе человеческой. А грехи… Они ведь тоже разные. Брюки в церкви — не смертный. Если вам хочется зайти в храм — ведь это вас Господь позвал! — а вы в брюках, лучше зайти все равно. Да, некоторые бабульки могут возмутиться вашим видом. Если еще и ресницы накрашены… Настоящий ужас! — Батюшка усмехнулся. — Но по слову Библии: «Человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце».

Две секунды на размышление…

— Я с вами не согласна, — сказала Ксения. — Есть свои правила. И со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Мы как-то приехали на подворье Афонского монастыря, а нас — всю экскурсию вместе с гидом — выставил послушник за то, что некоторые женщины были в брюках. Экскурсовод перед ним извинилась, а он сказал: «Не у меня прощения просите — мне лично вы ничего плохого не сделали!» И привел цитату из Библии: «Ежели мужчина в женское оденется или женщина в мужское — мерзость сотворит». Моя подруга решила удариться в мимикрию — достала из сумки платок и попыталась в него обернуться поверх брюк. На что тот же послушник раздраженно и саркастично ей сказал: «Женщина! Здесь не маскарад, а храм Божий!»

Отец Андрей хитро прищурился:

— На Афон женщин не допускают. Потому и на его подворье все строго. Знаете, Ксения, я один раз видел в монастыре женщину… Уверенную, что оделась правильно. И формально — да: юбка, блузка, платок… Только юбка та была насквозь прозрачная — жуткая стояла жара, — блузка от юбки отличалась не слишком. И я подумал: лучше бы она джинсы надела! Все-таки приличнее.

Ксения засмеялась.

Через дорогу промчалась серая грязная кошка. Попыталась схватить такого же грязного голубя. Не вышло… Кошка расстроенно шлепнулась в пыль и стала вылизывать левый бок. Зорко следила: вдруг глупая птичка еще вернется?…

Ксения вытащила сигарету. И спохватилась:

— Простите…

Отец Андрей шагал широко и спокойно.

— Вы без смущения ведите себя, как хотите. Вы свободный человек. Так и Господь завещал, оставляя нам свободу выбора. А апостол Павел говорил: «Все мне позволительно, но не все полезно. Все мне позволительно, но ничто не должно мною обладать». Свобода — это значит быть самим собой, но не рабом своих страхов и страстей. Раб — это тот, кто, не любя своего дела, трудится лишь ради средств к существованию. Вкалывает, как мы говорим сегодня. Свободный человек действует согласно своей совести и несет свое жизненное бремя, не сгибаясь под его тяжестью.

— Да разве это легко и просто? — пробубнила Ксения. — Не сгибаясь? Сгорбишься поневоле… И никакая свобода выбора не спасет…

Мимо проехали два паренька на велосипедах. Поздоровались с батюшкой. Кошка раздраженно взвыла, хмуро посмотрела им вслед, но своего сторожевого поста не бросила.

— А разве я говорил о простоте и легкости? — Снова веселый быстрый взгляд. — Я говорил о свободной личности. Она всегда невыразима, потому что не определяется противопоставлениями. Неповторима и существует сама по себе. Люди не часы: кто всегда похож на себя и где найдется книга без противоречий? Но в каждом идет невидимая окружающим борьба души и тела. И наши самые глубокие, сильные переживания подчас разбиваются о такие простые вещи, как телесная усталость. Сидел с больным — и уснул. Тело победило. Оно тянет вниз не потому, что так уж плохо, а потому, что не пронизано вечной жизнью. Господь велел нам идти в мир волей, как Он пошел. И принять на себя все ограничения падшего мира, разделить всякое страдание, голод, одиночество, всякую человеческую беду. Но также — любовь, красоту, славу и ликование. Жить среди людей и оставаться людьми свободными. От чего? От страха и корысти, от превозношения и ненависти. Вы опять скажете, что такое не просто? Ксения кивнула:

— Конечно. Разве легко проникнуться чужой болью?… Своя все равно сильнее. Хотя я читала у апостола Павла: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими». Попробуй выполни! И потом… А если никакой свободы у человека нет? Ну, не в силах он стать таким… Живет зависимо и трудно, боится бандитов и воров, трясется перед начальством, мужем или женой, болезнями и злобой окружающих…

— Тогда перед нами серьезная духовная болезнь — рабство души, плененной внешними вещными отношениями, а значит, нечувствительной к вечному. И тогда человек возвращается в состояние неразумных животных, сосредоточенных на внешнем. Человек способен к самоуглублению и сосредоточению. К изменениям. К поискам.

— Безграничность свободы опасна, — сказала Ксения. — Мы все это уже испытали на собственной шкуре. Называется — анархия.

— Безусловно. Поэтому каждый должен строго ее контролировать, руководствуясь основными заповедями Евангелия, иначе, высокой нравственности. Как Бог борется за мироздание? Разбивает все, что есть земля, плоть, благополучие, обеспеченность, потому что важно спасение и вечность. И мы не правы, когда считаем, что Богу нет дела до нашего счастья. Просто иногда наше счастье — отрава и опьянение. В древности говорили: «Бог посетил нас». Что это значит? А это трагедия вошла в нашу жизнь взамен мертвой, спокойной обеспеченности, суть которой — широкая дорога, ведущая в ад.

Ад? Как она себе его представляет? Ксения задумалась. Глухая, темная, глубокая ночь… Нет… совсем нет… другая картинка — серый день… когда не видно солнца, все небо затянуто тучами, а предметы не отбрасывают теней. И такой день вводит душу в смертную тоску… которая в десятки раз тяжелее, чем самый кромешный мрак. Бесцветная перспектива.

— Апостол Павел говорил о безумии креста, о его тайне. Поступок, который не укладывается в разумные расчеты…

Ксения сунула зажигалку в карман. Придется потерпеть… Как-то неловко сейчас курить. Ноги проваливались в пыль, которая когда-то была песком. Но те времена давно миновали.

— А вот Сашка думает иначе… Насчет свободы. Не как Господь. Я не сравниваю, просто пытаюсь понять…

Отец Андрей вздохнул:

— Почему так часто получается? В семье появляется христианин, и тотчас все его близкие становятся мучениками…

— Да я вообще-то не сильно мучилась, — пробурчала Ксения. — Дома редко бывала. Может, поэтому. Но не понимала его.

Отец Андрей помолчал немного, потом спросил:

— Вы не помните притчу о расслабленном? Тридцать восемь лет болел человек и все ждал, что сумеет войти первым в купель, чтобы излечиться. Но всякий раз первым успевал войти другой. И спросил болящего Иисус, хочет ли он излечиться. И ответил несчастный: «Так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня». Христос излечил страдальца, сказал: «Встань, возьми постель свою и ходи». Сколько в словах больного терпения и кротости… И как страшно звучит это: «…не имею человека…»Людей много, вроде бы порядочных, честных, а человека нет… И всем нам не хватает любви — главного на этой земле, любви, которая не на словах, но наделе… А если нет любви — нет и понимания. Любовь всегда предполагает выход из своего «я» и слияние с другим «эго». Ненависть, напротив, — полная ограниченность, замкнутость в себе. Сознание при этом слепо, остается лишь способность к эмоциям. Страсть становится твоим главным цензором, разум отдыхает, как ныне принято говорить. Заодно на отдыхе и способность к самокритике, и страсть получает в душе неограниченное господство, становится основой всего, подменяет собой исследования и размышления.