В международном аэропорту Санкт-Петербурга «Пулково-2» царила совершенно немыслимая толчея.

Впрочем, «Пулково-2» – такой тесный и неудобный аэропорт, что там просто невозможно повернуться, если хотя бы два самолета прилетают или улетают одновременно. А сейчас прибыли сразу четыре авиалайнера – самолет авиакомпании «Свисс-Эйр» из Женевы, аэрофлотовский аэробус «Ил-86» из Шарм-эль-Шейха, «Боинг» «Люфтганзы» из Ганновера и крошечный, тесный «Ту-134» компании «Пулково» из Парижа.

Внимательно просеивая взглядом пассажиров, с трудом пробиравшихся с багажными тележками между плотными рядами встречающих, Маркиз испытывал давно забытое чувство стыда за свой город. Один из прекраснейших городов Европы, Петербург встречал своих гостей аэровокзалом, напоминающим железнодорожную станцию в Урюпинске или Новоржеве. Понятно, что в те годы, когда строился этот аэропорт, международные рейсы, связывавшие Ленинград с другими городами планеты, можно было пересчитать по пальцам, и большой международный аэровокзал казался излишней роскошью, но с тех пор многое изменилось, самолеты летают над городом, как пчелы над цветущим кустом, а воз – то есть вокзал – и ныне там, и за него безумно стыдно…

Эти грустные непатриотичные мысли не отвлекали Леню от его основного занятия.

Он внимательно водил взором по лицам пассажиров, переходя с одного на другое.

Загорелые отпускники из Шарм-эль-Шейха резко контрастировали с бледными, изможденными бесконечной зимой петербуржцами. Надменные ухоженные швейцарцы осторожно лавировали в разноязыкой толпе, стараясь не поцарапать свои дорогие самсонайтовские чемоданы. Толстые деловые немцы жизнерадостно улыбались встречающим, показывая всем своим видом, что они не боятся трудностей – суровая северная страна не запугает их своими знаменитыми морозами! Русские туристы с парижского рейса прижимали к груди многочисленные пакеты из «Тати» и «C&A» и высматривали в толпе встречающих своих родственников, для которых эти пакеты предназначались.

Лола несла вахту неподалеку, так же внимательно «сканируя» густую толпу пассажиров.

Наконец, между двумя жизнерадостными полными краснощекими немками среднего возраста мелькнула длинная холеная физиономия, хорошо знакомая Маркизу по присланному Лангманом фотопортрету. Одновременно в кармане у Лени темпераментно запищал мобильный телефон. Не сводя глаз с Лоусона, Леня поднес телефон к уху.

– Вижу нашего австралийца, – негромко произнес в трубке озабоченный голос Лолы.

– Я тоже, – подтвердил Маркиз, – садись ему на хвост, выясни, куда он поедет. Я подожду его брата.

Боковым зрением Леня отметил, как за высоким австралийцем, неторопливо направившимся к автостоянке, скользнула легкой тенью Лола, одетая в неприметную бежевую куртку с опущенным на глаза капюшоном. За Лоусона он был спокоен: в деле наружного наблюдения Лола была просто бесподобна.

Сам же Маркиз сосредоточился на выходивших из таможенной зоны пассажирах, боясь пропустить второго австралийца.

Вот уже прошли немногочисленные пассажиры парижского рейса, постепенно убывал ручеек степенных швейцарцев. Только жизнерадостные, хорошо отдохнувшие пассажиры с египетского самолета все еще выходили из дверей терминала поодиночке и оживленно беседующими группами.

Группа из Ганновера, кажется, прошла уже вся. Неужели, подумал Леня, он пропустил подозрительного родственника мистера Лоусона? А может быть, его и не было на этом самолете, может быть, Лоусон прилетел в Россию один? Но ведь Лангман точно установил, что австралиец оплатил своей кредитной картой два билета на рейс Ганновер – Петербург!

В толпе пассажиров египетского рейса, щеголявших среди сырой петербургской зимы свежим африканским загаром, мелькнуло лицо, отмеченное печатью другого солнца. Если отпускники из Шарм-эль-Шейха были покрыты недолговечным курортным загаром, который смоется через месяц-другой, сменившись унылой невской бледностью, то это лицо покрывал крепкий, давний, несмываемый загар, свидетельствующий о многих годах, проведенных его обладателем под безжалостным солнцем Южного полушария.

Маркиз сделал стойку.

Мимо него, печатая шаг, как бравый сержант-сверхсрочник, шагала широкоплечая тетка лет пятидесяти, с густой копной ярко-рыжих волос и мощным необъятным бюстом, лихо обтянутым свитером грубой домашней вязки.

Леня разочарованно отвел взгляд от тетки. Мало ли у кого бывает настоящий южный загар!

И тут эта лихая гренадерша очень характерно дернула головой. Так, как будто ей был очень тесен воротник. Или так, словно ей все еще мешал жить шрам от удара ножом, полученного пять лет тому назад в австралийской тюрьме.

Леня вздрогнул, будто на него вылили ушат холодной воды, и во все глаза уставился на гренадершу. А почему бы и нет?! Рост вполне соответствовал описанию лоусоновского братца – Маркиз быстро перевел футы и дюймы в привычные сантиметры. Глаза, правда, карие, а не голубые, но цветные контактные линзы купить проще простого, а что касается пышной рыжей шевелюры и тяжеловесного бюста, то тут и говорить не о чем…

Поток пассажиров явно иссякал, и Леня, не раздумывая больше, устремился следом за загорелой теткой.

На стоянке такси возле аэропорта гренадерша села в первую попавшуюся машину (Леня знал, что дежурившие здесь частники сбились в монолитную банду, чужих они в «Пулково» не пускают и дерут с пассажиров, особенно иностранцев, немыслимые деньги.)

Маркиз пристроился в хвост синему «Опелю», куда села австралийская тяжелоатлетка. Иномарка миновала станцию метро, проехала по Московскому проспекту и – неожиданно для Маркиза – остановилась перед небольшим кафе «Джон Сильвер». Австралийка покинула машину и, захлопнув дверцу, вошла в кафе. Леня припарковался неподалеку, убедился, что «Опель» уехал, и последовал за смуглой южной леди.

Интерьер кафе в какой-то степени соответствовал его названию: низкое помещение с закопченными кирпичными сводами было декорировано бочонками (то ли с ромом, то ли с порохом), ржавыми якорями, просмоленными канатами, огромными темными досками, изображавшими, должно быть, обломки кораблей. За стойкой, украшенной корабельным штурвалом, величественно возвышался здоровенный бармен в простреленном камзоле поверх тельняшки, в мятой треугольной шляпе и с черной повязкой на одном глазу. Маркиз ничуть не удивился бы, если бы увидел под стойкой деревянную ногу.

На плече у бармена сидел попугай, и Лене на какой-то момент показалось, что это Перришон.

Бросив на посетителей кафе быстрый осторожный взгляд, Маркиз успел заметить, как австралийская тяжелоатлетка с удивительной для ее габаритов подвижностью юркнула в дверь с буквой «Ж».

Не выпуская эту дверь из поля зрения, Леня подошел к стойке бара и попросил у одноглазого пирата стакан сока.

– Р-ром! Р-ром! Бер-ри р-ром! – неодобрительно проорал попугай на плече у бармена.

– Рад бы, да я за рулем! – виновато ответил Леня настырной птице.

Бармен ничего не сказал, только усмехнулся, покосившись на попугая, а тот распушил перья на хвосте и важно изрек: