По выходным и вечерам я игнорировала своих друзей и вместо этого ходила с Дейзи на лекции «как жить изобильной жизнью», «как слушать себя» и «как открываться чудесам». Я лежала в кровати с грязными волосами и в нестиранной пижаме и думала, как сильно отгородилась от своей прежней жизни. Я не слышала ничего от Сары с самого мая и не видела Джемму уже несколько месяцев. Я видела ее малыша только однажды, это непростительно.

Я больше даже с сестрами не разговаривала. Все еще дулась на Хелен за то, что она назвала мои попытки наладить контакт с ангелами еще более подозрительными, чем йога голышом.

И она была права – я потеряла свое чувство юмора.

Я стала тем человеком, которого все избегают на вечеринках. Тем, кто на вопрос «как дела» будет два часа распинаться о своем детстве и неприличных деталях взаимоотношений с мужчинами.

Я вспомнила, что сказала женщина на барбекю в августе: «Селф-хелп-книги делают невротиков еще большими невротиками».

Неужели это правда?

Я позвонила Рейчел.

– Как думаешь, мне все это помогает?

– В каком смысле?

– Ну, то есть я стала более мудрой? Или счастливой? Я волнуюсь, что все это самокопание делает из меня эгоистку.

– Ну что ж, если ты так думаешь, значит, ты еще не окончательно помешалась на себе.

Большое ударение на «не окончательно».

Я снова уснула и проснулась спустя четыре часа на мокрых простынях. Было уже 4 вечера, стемнело. Я вышла на кухню, где мама пекла хлеб.

– Как себя чувствуешь?

– Лучше. Думаю, температура спала.

– Хорошо. Тогда поменяй простыни, прими душ и вымой голову – тебе станет лучше.

– Ладно.

– И сходи завтра к Кармел по соседству. Она все время о тебе спрашивает, когда видит твои статьи в газетах. А ты все время говоришь, что сходишь к ней, но не ходишь.

– Ладно.

– Я серьезно. Бедная женщина едва ходит, но никогда не жалуется. Хоть одна из твоих книг посоветовала тебе сделать что-нибудь для других или они всегда только о тебе? Столько думать о себе, сколько ты думаешь, никому не пойдет на пользу. Ты бы так не валялась в кровати целыми днями, будь у тебя дом и трое детей.

Ее слова жалили, как осы. Мне хотелось выбежать из комнаты и выпалить что-нибудь про то, какая она критиканка, жалкая и непросвещенная, и все время только судит, но я не смогла. Я знала, что она права. Я заболела не от вируса, а от самой себя.

У меня буквально была аллергия на саму себя.

Тем вечером мы смотрели «Голос». Они только что выгнали плачущего подростка. «Какая жестокость, – сказала мама. – Мы не лучше римлян».

На следующий день я пошла к Кармеле, которой было восемьдесят пять. Ей недавно сделали операцию на бедре.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

– Скоро вернусь на танцпол!

– Здорово! Выглядите прекрасно, – сказала я.

И это правда. Ее тугие локоны были только что после бигуди, а лиловый кардиган отлично подходил к цветочкам на блузке.

– Красивый кардиган.

– Спасибо.

Мне стало стыдно за то, что я сидела в ее безупречной гостиной непричесанная, с неряшливым конским хвостом и в огромном свитере, в котором, вероятно, спала. Ей было восемьдесят пять, и она все еще каждый день пользовалась помадой. А я даже волосы не могла в порядок привести.

– Какая хорошая фотография, – сказала я, указав на черно-белую фотографию на каминной полке, где были она и ее муж в день свадьбы. – Вы, наверное, скучаете по нему.

– Каждую минуту каждого дня… – сказала она, посмотрев в окно; ее глаза наполнились слезами. – Но не будем об этом. Погода чудесная, не правда ли?

Я тоже посмотрела в окно, на то, как листья становятся винными и золотыми и медленно падают с деревьев. Это было мое любимое время года, а я его даже не замечала.

– Как дела в газете?

– Все хорошо. Я больше не работаю в офисе, работаю из дома, мне нравится.

– Такая свобода!

– Да, мне повезло.

– А как дела в личной жизни? Женихи на горизонте?

– Нет, на горизонте все спокойно.

Она продолжила болтать, рассказала мне про свой книжный клуб и благотворительный фонд в церкви.

На фоне звучало радио, и начались новости. Мы услышали сводку из Сирии. Я была в шоке узнать обо всем после того, как несколько месяцев избегала новостей.

– Никогда не думала, что мир будет так несчастен, как сейчас, – сказала Кармела, покачав головой. – Нужно ценить то, что у нас есть, вот и все, что нам осталось. Цени каждый день. Жизнь коротка.

– Я знаю, – сказала я. – Вы правы.

Я вышла на подъездную дорожку Кармелы и подмела листья, наслаждаясь свежим воздухом, от которого розовели щеки. Это один из моих любимых запахов. Он означает, что Рождество уже за углом, всего в нескольких ночах.

Метя по земле и собирая золотые, оранжевые и красные листья в маленькие горки, я чувствовала, как успокаиваюсь. Было приятно находиться на свежем воздухе, в физическом мире, использовать свое тело, вместо того чтобы копаться в голове. Было приятно помогать кому-то…

И тогда на меня снизошло озарение: я все делала неправильно. Мне не нужны были ангелы и аффирмации, мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы стать хорошим человеком! Думать о других, а не о себе! Вот почему у мамы и Кармелы были эти спокойствие и умиротворенность, которых так не доставало мне – они не думали о себе, а заботились о других. Они приступали сразу к делу! Именно это мне и нужно. Я буду действовать как в старые добрые. Стану самоотверженной святой, а не самовлюбленной эгоисткой!

И тогда-то я наконец всем покажу!

Церковь пуста, не считая горстки людей, преклонивших колени у органа. В воздухе витает запах лилий. Я иду вперед, к блестящему гробу из красного дерева у алтаря. Туфли стучат по каменной плитке, и я переношу свой вес на пальцы, стараясь не издавать ни звука.

Я приближаюсь к гробу. Крышка открыта. Я подхожу ближе и встаю рядом с ушедшей. Не хочу смотреть. Никто не любит смотреть на мертвое тело – особенно если оно твое собственное.

Но я смотрю. Вот она я. Мертвая. Холодная, как камень, бескомпромиссно мертвая.

Моя кожа еще бледнее, чем раньше под слоем пудры, когда я пыталась создать фарфоровую кожу. Мои губы накрашены странным ягодным оттенком. Кто мог выбрать такой цвет? Одежда получше – черные брюки и кремовая шелковая блузка. По крайней мере, мертвая я стройнее, чем живая.