Он еще найдет того, кто на самом деле виновен. Он отомстит.

К первой паре Стас пришел вымокший до нитки, продрогший, но в его глазах можно было разглядеть тень принятого решения — если уметь видеть. Ни о чем уже не думая, он спокойно вошел в аудиторию, опустился на свое место, включил комп.

И случайно поймал взгляд Черканова. Злой взгляд, в котором светилось предвкушение. Ветровский вздрогнул, ощутив это предвкушение, — наверное, именно такими были глаза Крылатого когда-то давно, когда он… нет, об этом лучше не думать.

Галина Викторовна о чем-то рассказывала, Стас слушал ее вполуха. Пальцы привычно метались над клавиатурой, записывая лекцию. Он отстраненно подумал, что надо купить, наконец, хороший диктофон и поставить функцию распознания голоса — прекрасно поставленную речь декана программа переведет в текст безошибочно.

Все еще смутное, но уже обретающее форму дурное предчувствие усилилось, заставив Ветровского чуть повернуть голову и посмотреть на Олега. Черканов не отрывал взгляда от двери, лишь иногда глядя на часы. Эмпатия Стаса, все еще обостренная после невероятной вспышки, передавала ему напряженность ожидания, некоторую нервозность и готовое прорваться ликование. Еще совсем немного…

Стас поймал себя на обжигающе-остром желании уйти. Сослаться на плохое самочувствие, отпроситься с середины лекции — Галина Викторовна поймет, он, в конце концов, лучший студент факультета… ну, один из двух лучших студентов.

Он не успел.

Без стука распахнулась дверь аудитории. На пороге возникли трое полицейских. Один из них, с нашивками лейтенанта, первым шагнул вперед, коротко произнес, не позволяя преподавательнице возмутиться невиданным произволом:

— Станислав Ветровский присутствует?

Стас медленно поднялся на ноги. Все, бежать поздно. Не успел.

Недоразумение? Конечно же, нет. Слишком много торжества в глазах Черканова. На лице лишь удивление, такое же, как на лицах остальных, но взгляд… Взгляд ясно говорил Стасу: да, это сделал я, мой враг.

— Я — Станислав Ветровский.

Лейтенант кивнул своим спутникам, те мгновенно оказались рядом с юношей. Стас не успел даже охнуть — на запястьях сомкнулись холодные браслеты магнитных наручников.

— Вы арестованы. Не сопротивляйтесь, это лишь усугубит вашу участь. Вы имеете право на адвоката, вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на выкуп после суда. Вам есть что сказать?

Стас помотал головой. Предчувствие беды исчезло — ему на смену пришло ощущение полного краха.

Под прицелом плазмеров его вывели из аудитории.

…остался как приют невежд

Витраж из сотканных желаний,

Разбитый автором надежд.

— Вы арестованы. Не сопротивляйтесь, это лишь усугубит вашу участь. Вы имеете право на адвоката, вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на выкуп после суда. Вам есть что сказать?

Студенты, оцепенев, смотрели, как на их сокурсника надевают наручники, как выводят из аудитории под дулами плазмеров. Женьке казалось, что он слышит их мысли, суматошные, напуганные… жалкие.

«Ни фига себе, в нашем институте, вот так вот?»

«А я думала, Ветровский — приличный парень. Хорошо, что я с ним не общалась почти!»

«Тьфу, напугался. Боялся, за мной… хорошо, что его забрали, не меня».

«Ой, как страшно… и любопытно! Как в детективах!»

«Интересно, а за что его?»

И в самом деле. А за что?

Алфеев вскочил, бросился следом за полицейскими, даже не заметив, что вслед за ним, игнорируя крик Галины Викторовны, метнулся Олег. Женька выбежал в коридор, Черканов застыл в дверях.

— За что вы его забираете? В чем его обвиняют? — выкрикнул Алфеев, впервые в жизни готовый ринуться в драку.

Лейтенант остановился, обернулся. Чуть скривился и ответил:

— Ветровский задержан по постановлению следователя. Его подозревают в подделке документов, сетевом покушении на человека, распространении запрещенной литературы, подрыве государственных устоев и… — на лице полицейского отразилось крайнее отвращение, — педофилии.

В первый момент Женьке показалось, что он ослышался.

— В чем? — тихо переспросил он.

И в этот же момент так и стоявший в дверях Черканов ахнул:

— Педофилия?

И не было ни единого сомнения в том, что хоть кто-то из находившихся в аудитории его не расслышал.

Первый, он же самый сложный этап операции по избавлению от ненавистного однокурсника прошел как по маслу, без единого сбоя. Олег с трудом сдерживал улыбку всякий раз, когда вспоминал взгляд Ветровского, в котором читались страх и понимание. Да, Ветровский определенно догадался, кому обязан таким поворотом событий. Вот только доказать он ничего не смог бы. Ничего и никому. Хотя бы потому, что кто теперь будет его слушать, после таких обвинений?

«Ничего, это еще только начало», — подумал Черканов. Ему мало было уничтожить самого Стаса — в конце концов, при всех своих недостатках, Ветровский — крайне живучая тварь, раз уж сумел уцелеть не только в трущобах, для этого много ума не надо, а еще и заполучив такого врага, как Дориан Вертаск. Нет, для того, чтобы месть свершилась полностью — а также затем, чтобы у Олега больше не путались под ногами всяческие мироспасители и моралисты, — следовало уничтожить этот поганый Орден Ветровского. А раз надо — значит, он его уничтожит. В конце концов, учитывая обвинение…

Нет, Черканов почти не сомневался — Стас сумеет отвертеться от большей части предъявленного, возможно, даже от всех ложных обвинений. Но и того, что останется, вполне хватит для того, чтобы надоедливого соперника посадили на пару лет. А где пара лет, там и все пять-шесть… ему хватит.

Ветровский больше не опасен. Так или иначе, на два года он точно сядет, а за это время Олег успеет уйти достаточно далеко, чтобы уже почти бывший однокурсник больше никогда не смог перейти ему дорогу. Сейчас же нужно раздавить этот Орден.

Решение пришло недавно, и Черканов до сих пор поражался его простоте и изяществу. Одно-единственное обвинение — и все, девяносто процентов этих орденцев отвернутся от своего предводителя, даже не выслушав его объяснений. А половина еще и попытается морду набить… попыталась бы, будь это физически возможно. И ведь как хорошо все сошлось — основное направление работы Ветровского, маленький секрет покойного Кирилла Бекасова, напавшая на Велагину в момент паники разговорчивость и несколько крайне удачных снимков. Остальное — дело техники, причем как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.

Кстати, о технике. Олег посмотрел на часы — пора. Неспешно поднялся из-за стола, потянулся, разминая затекшие мышцы, и вышел в коридор. Поторчал пару секунд у лифта, зашел в распахнувшую створки кабину, кивнул полузнакомому парнишке с третьего курса. Лифт еле ощутимо дернулся, заскользил по шахте вниз.