у Губермана. – Иерусалим. – Арабский базар. – Субботняя хала. – Гефсиманский сад. – Тихие американцы. – Точное знание.

Израиль интересовал меня давно, даже задолго до того, как туда уехали любимые люди. Потому что я – арабистка. Арабский и иврит имеют одного праотца – арамейский язык. Палестина – тоже ведь арабская страна. Нам, арабистам, выучить иврит было бы менее сложно, чем другим. Но не сложилось.

Никаких возможностей поехать туда не было, а визы были нужны довольно долго, ездили только по приглашениям.

Как-то я пришла к моей подруге, доставшейся мне от Лели (я писала о ней – звавшей меня в медицину). Лели не стало, но оставление мне в наследство хирурга-отоларинголога (но для взрослых) Милы Хесиной тоже было, думаю, не без помощи Высшей силы. Пришла к ней на работу – в больницу. Показывает: получила из Израиля приглашение приехать от сестры мужа – Фимы (Ефима Геннадьевича Махаринского). Я говорю:

– Как замечательно, ведь интересно ужасно!

А Милка:

– Ничего замечательного, Фиму не выпустят, у него «допуск», а одна я не поеду.

Это 1990 год, допуск – это работа с «закрытыми» материалами, темами, его получали через первый отдел, и те, кто был «допущен», были невыездные.

– Ну и что, поезжай одна! – советую я.

– Нет, одна боюсь, я нигде кроме Венгрии не была.

– Очень жалко, – продолжаю я.

– А ты бы поехала? – спрашивает Мила.

– Конечно, но у меня никого нет.

Проходит недели две, звонит Мила и зовет меня взять пришедшее на мое имя приглашение!

Когда чего-нибудь не ждешь, все идет как по маслу – и ОВИР, и виза в посольстве, легко, без очередей! Сложно с билетами на самолет, много отъезжающих на ПМЖ (постоянное место жительства), больше всего летают польской авиакомпанией через Варшаву. Там тоже трудно. Но у нас же «лицо»! Идем им торговать в компанию ЛОТ. Зяма с легкостью необыкновенной:

– Девочки, (кофе уже они нам дали) эта (указывая на меня) моя жена – гойка[14] с моей двоюродной сестрой должны лететь в Израиль, выручайте!

Девочки, с ума сойти, все исполнили.

* * *

Переночевали в Варшаве, и на следующий день нас встречал в Тель-Авиве Боря, зять Фиминой сестры. Повез к ним домой – в Кирьят-Ям под Хайфой. Вся семья очень внимательна – организовали нам билеты на экскурсии русскоязычные, то есть экскурсовод говорил по-русски, по всему Израилю, но только по еврейским местам. Предполагая это, я еще в Москве стала думать, как же быть? Денег тогда меняли очень мало, нам снять гостиницу было нереально. А в Иерусалиме, где основные христианские места, мы не побывать не могли. Тогда друзья, не помню кто, сказали: «Остановитесь у Губерманов, он зять Либединской». Позвонили ей, она Губерману, и по его разрешению дали нам его телефон.

У Милы, кроме сестры мужа, было полно друзей, которые рады были ее (а рядом и моему) приезду и звали в гости. Мы так и жили – у всех по два, три (не больше, чтобы не надоесть) дня. Экскурсии были изумительные, побывали во всех городках, на Мертвом море, конечно, купались, а в Тель-Авиве два дня жили у Милиной коллеги, ходили на пляж, сгорели до ожогов. В Иерусалиме, с экскурсоводом естественно, – у Стены Плача. Закончив с экскурсиями, позвонили Губерману. Он сказал, что большая удача, что мы рядом с Хайфой, так как завтра у него там выступление, куда нам и следует прийти.

* * *

В назначенное время, взяв с собой приготовленные в Москве черные сухари и водку, прибыли на концерт. Познакомились, и Гарик, так велел себя звать, побежал выступать, сказав, что, если нам даже будет неинтересно, все равно мы должны дождаться, потому что надо объяснить… Что? Не поняли. Выступление, для нас в первый раз, блистательно!

Объяснить надо было следующее: «Вот адрес, вот план, как пройти от автобуса, вот ключи. Дело в том, что мы завтра улетаем в Америку – я и Тата, моя жена. Дома остаются наш сын Эмиль и собака Шах. Они предупреждены и будут вас с удовольствием принимать». Водке, но особенно сухарям, обрадовался.

Эмиль был необыкновенно мил, все хозяйство показал, с Шахом познакомил. Тот тоже был гостеприимен, как хозяева.

Поскольку денег было совсем мало, ездили на автобусе. К дому Губерманов он шел в одном месте по краю арабского поселения. Ни одного раза не ехали в автобусе, где все окна были бы целы! Кидали камнями почти всегда…

* * *

Начали путешествовать по Иерусалиму. Конечно, первое – старый город! Все нам было объяснено, главным образом Эмилем, в какие ворота входить, где via dolorosa, ни в коем случае не входить в арабский шук (базар) и т. п.

Естественно, куда мы с Милкой (она плюнула на страхи и мне покорялась) вошли, был арабский шук. Мы подошли к первой лавке в ряду, и я поздоровалась и спросила продавца: «Как поживаешь, как дела?» Это обычное начало разговора, понятное для всех диалектов. А потом спросила, палестинец ли он или сириец, египтянин… Он обалдел совершенно и громко закричал соседям, что смотрите, европейка говорит по-арабски. Мы прошли по всему длинному арабскому ряду, с обеих сторон которого были лавки, из которых нам приветственно, с улыбками кричали. Подошли к мечети, но стоящий у входа служитель сказал, что пройти нельзя, служба началась. Тоже был любезен и извинялся.

Отошли двадцать шагов назад и в сторону (не фигурально, а правда – двадцать!) и подошли к двери, через которую вышли на небольшую лестницу, спускающуюся к Стене Плача! Но у нее мы уже были с экскурсией и поэтому пошли в христианскую часть, тоже практически рядом. Один пятачок! Люблю анекдот, наверное, старый: в самолете над Израилем летят француз, американец и израильтянин. Им предлагают, и они пользуются – разговаривают по телефону с богом. Приносят счета за разговор: французу и американцу – сумма, а еврею – копейки. Почему? Но он же разговаривал по местному! И действительно – небо ближе…

Когда в городе едим в арабских кафе и ресторанчиках, израильтяне, даже сабры (то есть со старых времен, местные), соглашаются, что у арабов вкуснее.

Как-то под вечер идем по рынку и вдруг громкий крик над самой головой: «Итнен кило талят шекель!» – Столько иврита я понимаю и сама себе говорю: ладно, три шекеля два кило, но такой гром-то зачем? Надо мной, услышав это, наклоняется высокий мужчина, который орал, и с очень грузинским акцентом произносит: «Базар, кацо!» На плече у него огромная корзина с