Колотушка с деревянной ручкой еще летела в воздухе, когда пули пунктирной диагональю вошли в немца. Ему раздробило поднятую руку, пробило грудину и живот где-то в районе печени. Ударная сила пулеметных пуль словно переломила фашиста пополам, и он, повалившись за бруствер, скатился по склону, как куль с мукой.

Когда брошенная им граната упала в воронку, где лежал Попов, метнувший ее немец был уже мертв. Угодив на стенку воронки, колотушка скатилась на дно, почти вплотную к Попову. Он дернулся было к ней, но острая боль практически парализовала солдата.

Увлеченный стрельбой, он не замечал, как силы вместе с кровью постепенно уходили из раны в ноге. Какую-то долю секунды он как безумный глядел на гранату. А потом грянул взрыв, и разлетевшиеся веером осколки полоснули лежавшего по диагонали, вспоров ему живот, вонзившись в уже раненную ногу.

Попов умер мгновенно. Но его стрельба дала наступающим шанс предпринять последний бросок. Не сговариваясь, солдаты поднялись на разных флангах и побежали к траншее, венчающей высоту.

Немцы запоздало вскакивали в полный рост в своих окопах, но их тут же укладывали выстрелами из автоматов и винтовок. Бойцы на злом кураже атаки заскакивали в переходы, прыгали в траншеи. Кто-то успел пристегнуть к винтовкам штыки, и теперь пускал грозное орудие ближнего боя направо и налево.

Но поднятых рук и выкриков «Гитлер капут» слышно не было. Фрицы не собирались сдаваться, а по телам своих убитых товарищей, с озверевшими, налитыми кровью глазами, кидались на врага.

Аникин ворвался в траншею среди первых. С наскока выпустив очередь в растерянное лицо выросшего перед ним немца, он прыгнул вниз. Немец, находившийся рядом, вскинул винтовку, пытаясь выстрелить в Андрея. Но ему помешало падающее тело убитого товарища.

Пока немец мешкал с винтовкой, Аникин ухватил ее за ствол и, резко дернув винтовку на себя, увлек следом немца. Завалившийся и потерявший равновесие, в съехавшей на затылок каске, фашист подался вперед. В этот момент, на встречном курсе, Андрей со всей силы нанес ему в переносицу удар лбом.

Он явственно услышал, как треснула переносица. Потерявший сознание противник осел на дно траншеи. Перехватив его винтовку, Аникин со всей силы нанес ему удар прикладом по лицу.

Даже не успев глянуть на результаты своей работы, он бросился дальше вдоль траншеи. И наскочил взглядом на ствол. Это был «шмайсер». Его резко вскидывал худющий немец в надвинутой на самые глаза каске.

«Не успею», — только промелькнуло в голове Аникина, как очередь отбросила фашиста назад, резко выгнув его руку с автоматом дулом вверх. Туда, в серое небесное молоко, и ушли пули, предназначенные для Андрея. Он обернулся, автоматически отыскивая взглядом спасшего ему жизнь. По верху траншеи, деловито расстреливая фашистов из своего безотказного «дегтяря», двигался Бондарь.

Фашисты сопротивлялись отчаянно. Вдоль траншеи, на брустверах и внизу разгоралась рукопашная. Противники, сошедшись тут, на рубеже Пуркарского плацдарма в смертельной схватке, уже сократили последние сантиметры, позволявшие вести самый ближний, огневой бой. У многих попросту кончались патроны, как, например, у Богдана Николаича, который, в сердцах закинув своего раскаленного дискового друга за спину, с ревом ринулся с саперной лопаткой на врага.

Теперь наступал момент истины. Рукопашная… Сила на силу, жила на жилу… Здесь и сейчас сошлись в кровавом противоборстве чистые и не затронутые мутью прогресса два воинских духа. Здесь, без декораций цивилизации, напридумавшей под рассуждения о мире во всем мире всяких смертоносных машин для убийства себе подобных и делавших слабого сильным, выявлялся истинно сильный духом. Два духа — тевтонский и славянский — сходились и бились друг с другом не на жизнь, а на смерть. И в этом была сила воинского духа, что не каждый павший был слаб и не каждый выживший — силен.

Богдан Николаич убивал одними руками, размахивал, как былинный богатырь, своими кулаками-кувалдами, сея вокруг себя треск ломаемых челюстей и переносиц. Свою саперную лопатку он потерял еще при первом рукопашном столкновении. Саданул со всей мочи немцу по каске. Лезвие лопатки как вошло почти во всю ширину немцу в череп, пробив металл каски, так в нем и застряло.

Он, свалив очередную немчуру с ног, размахнулся, чтобы добить его своим кулаком. Но в этот момент другой фашист всадил ему в живот палку с заточенным наконечником на конце. Лезвие вошло глубоко, но Бондарь, как раненый медведь, распрямился с такой силой, что немец, растерявшись, выпустил древко своего копья из рук Так, с торчащим из живота древком, страшный и необоримый, Бондарь с криком кинулся на фашиста. Но его левая нога запнулась о лежащего на дне траншеи.

Споткнувшись, Бондарь невольно прянул вниз. Древко уперлось о землю, и окровавленный наконечник копья, насквозь проткнув мощное тело старшего сержанта, выскочил из спины упавшего ниже лопаток.

— Богдан! — крикнул в бессилии Аникин. Он увидел падающего Бондаря, увидел торчащее из спины, кровавое лезвие. Старшина ничем не мог помочь. Он только что скинул с себя труп немца, с которым они сцепились горло в горло — кто кого передушит. Верх взял Аникин. Но было уже слишком поздно…

Когда он подбежал к Бондарю и, выдернув палку из его тела, перевернул на спину, старший сержант уже переставал хрипеть. Кровавые пузыри надувались и лопались в дырке на его брюшине при каждой попытке вздохнуть. Бондарь уже ничего не понимал и никого не видел. Глаза его смотрели куда-то вверх, постепенно закатываясь все выше и выше, пока дыхание его не остановилось.

Аникин закрыл ему глаза и, стиснув зубы, схватил валявшуюся на земле окровавленную палку.

— Где ты, гад, где ты!

Фашиста, того, который проткнул старшего сержанта, нигде не было. Но были другие фашисты, которые продолжали драться. И Андрей кинулся в самую гущу кровавой драки. Он колол, бил наотмашь, стараясь убить как можно больше фашистов. За Богдана, за Богдана…

Бок о бок со старшиной бился Евменов. Он орудовал саперной лопаткой на манер секиры. Ни шеи, ни черепа фрицев не выдерживали остервенелого натиска Евмена. Как он сам любил повторять еще на левом берегу, у него, еще со времен штурма Николаева, накопилось к фрицам много долгов. И вот теперь представился отличный шанс вернуть все, как говорил Евмен, «должки». Вот он и возвращал их, с придыханием, неутомимо, один за другим.

Постепенно атакующие брали верх над оборонявшимися. Наши все настойчивее выдавливали немцев с плацдарма, окончательно закрепляя высоту за собой.

Русская сила пересиливала фашистскую, русская жила оказывалась крепче и выносливее немецкой. Остатки немчуры, стараясь избавиться от смертоубийственной хватки нападавших, оттягивались на левый фланг, к уступу, который был ближе к селу. Вдруг оттуда раздался хорошо знакомый и русским, и немцам грозный рокот.