из Москвы и Петрограда. Было сформировано два полуавтономных подразделения, в каждое из которых входили академические светила. В работе этих структур приняли участие востоковед С. Ф. Ольденбург, историк С. Ф. Платонов, геохимик А. Е. Ферсман и основатель русской школы антропологии Д. Н. Анучин. Когда эти академики, президенты и бессменные секретари Академии наук обратились к аудитории, состоящей из местных энтузиастов, они не удержались и сформулировали методологические стандарты и интеллектуальные приоритеты, которые мгновенно заслонили собой большую часть работы на местах. Эти деятели были заметны на любом форуме, оставаясь вне движения, которое они стремились возглавить. Хотя представители регионов присоединились к бюро в октябре 1922 года, им не удалось приблизить его хоть немного к людям, интересы которых оно должно было представлять. В публикациях, появлявшихся в 1920-х годах, особенно в журналах «Краеведение» и «Известия ЦБК», авторы постоянно противопоставляли руководящий центр активистам из провинции, подчеркивая разницу между понятиями «мы» и «вы». «Мы» были уважаемыми редакторами и писателями, которые рассылали опросы, давали инструкции и лоббировали власти. «Вы» означало местные организации, нуждавшиеся в «нашем» руководстве и помощи. Профессиональные ученые Академии наук могли дать краеведам задание, попросив их, например, найти и сохранить архивы региональных призывных комиссий, но они также учитывали ограниченность возможностей своих помощников. Как писал Б. Н. Вишневский в статье 1923 года: «Краевед – ученый-любитель». Можно ожидать, что он отыщет документы и, возможно, при наличии соответствующих инструкций скопирует их, но ему не следует пытаться самому заниматься наукой. «Что касается научной обработки этих материалов, то таковая требует некоторых специальных знаний и успешнее может быть проведена в центре, куда надлежит направлять все материалы», – объяснял Вишневский[219].

Несмотря на крайнюю бестактность, в своей статье Вишневский формулирует основную идею, которая была довольно популярна в начале 1920-х годов. Большинство авторов журналов, издаваемых Центральным бюро в этот период, считали краеведение по своей сути «провинциальным» как в отношении его географического охвата, так и в отношении его характера. Например, в редакционной заметке, посвященной первому выпуску «Известий Центрального бюро краеведения» за 1925 год, отмечается, что «краеведы – это, прежде всего, “люди на местах”, которые стоят непосредственно лицом к деревне»[220]. Члены организации вели свою деятельность на безвозмездной основе. Они происходили из разных слоев общества, скорее всего, не имели полного образования и действовали не вполне предсказуемо. Как объяснил один автор:

Все провинциальные работники завалены, иногда свыше головы, работой обязательной, подконтрольной, иногда принудительного порядка, и им страстно хочется поработать над вопросами изучения окружающей жизни по своему собственному выбору, в порядке свободной инициативы, добровольно, необязательно, «для души», в истинном понимании общественности, как свободной организованной самодеятельности местных людей[221].

Реальный труд активистов движения держался на энтузиазме и тесных связях с сообществом, что компенсировало любые недостатки в научной подготовке. Такой стиль работы не всегда соответствовал «профессиональным» академическим стандартам столиц. Как выразился один из авторов статьи в журнале «Краеведение», с «провинциальной точки зрения», исследователи в центре,

…давно оторвавшиеся от своего родного угла, привыкшие к оперированию над голыми фактами и отвлеченными схемами, или же совершенно равнодушны к краеведению, или же понимают его как род географической дисциплины, как только часть своей общей схемы – источник статистического материала регистрируемых фактов. Совсем другое дело – провинциальные работники, осуществляющие работу краеведения на местах: для них дело краеведения есть нечто гораздо большее, они как-то неразрывно слиты с ним, черпая оттуда радость, смысл и оправдание своей собственной жизни[222].

Короче говоря, раскол прошел через все движение, разделив краеведов на два лагеря: активную провинцию и административную сердцевину. Первый занимался исследованиями на местах, второй, несмотря на все свои впечатляющие заслуги, играл вспомогательную роль в контексте движения в целом.

С учетом этого первоначального разделения труда организованное краеведение и правда мало что могло предложить тем, кто в начале 1920-х годов был заинтересован в активном исследовании Петрограда. Предлагавшаяся помощь в работе Центрального бюро краеведения, хоть и была благим делом, способствовала деятельности на местах, а не работе в Северной столице. Другой же очевидный вариант участия – создание там действующего филиала по образцу других групп краеведов – вероятно, казался просто абсурдным. Интеллектуалы с университетским образованием, имевшие публикации историки искусства и профессора, проживавшие в городе, до недавнего времени бывшем столицей, не считали себя ни «любителями», ни «провинциалами». С какой стати им идентифицировать себя в качестве краеведов, добровольно принимая ярлык, родившийся в областях с менее развитыми научными традициями? Более того, когда состоялась Первая всероссийская конференция научных обществ по изучению местного края, подлинные учреждения по изучению и сохранению наследия Санкт-Петербурга уже существовали. Музей Города, Общество «Старый Петербург» и Экскурсионный институт естественным образом вобрали в себя энергию и энтузиазм, в других местах питавшие краеведение. Каждое из этих трех учреждений имело свою собственную методологию, организационные процедуры и приоритеты. Инертность и территориальность сами по себе не позволяли кому-либо из них объединиться с крупной ассоциацией с неясными целями.

До 1925 года в районе Петрограда было лишь несколько небольших групп активных краеведов, которые сами считали себя таковыми. Большинство из них, что достаточно интересно, не акцентировали внимание на столичном центре и основных императорских летних резиденциях. Они работали в местах, в значительной степени игнорировавшихся известными исследовательскими институтами, в полусельских условиях, которые, возможно, были немного «провинциальными» по своему характеру. Одна группа, например, исследовала район к северу от Северной столицы. Начав в 1916 году работу как учебный кружок в старом Коммерческом институте в Лесном, она в 1923 году присоединилась к Обществу «Старый Петербург» в качестве полуавтономного филиала, став его отделением в северных окрестностях. Только этот постоянный филиал организации, ориентированный на географическую область за пределами центра города, регулярно описывал свою работу как краеведческую [Безбах 1926]. Большинство других ранних групп активистов в Северной столице, которые связывали свою работу с понятием краеведения, вышли из университета или других высших учебных заведений. Проводя исследования в Петрограде, они также ставили перед собой более широкую педагогическую цель: они хотели привлечь к работе молодых людей, студентов из других районов, чтобы «использовать время пребывания их в Петрограде для подготовки к практической работе в провинции»[223]. Поэтому организаторы обращали внимание на общие методы, которые можно адаптировать к любому региону, и призывали участников поддерживать связи со своими домами в провинции. В повестке дня доминировало краеведение как таковое, а не Петербург.

Первой организацией широкого профиля, специально созданной для проведения краеведческих работ в старой столице, было Ленинградское общество изучения местного края, или ЛОИМК. Оно появилось в мае 1925 года. В то время сеть филиалов Центрального бюро быстро росла, а его риторика становилась все более разносторонней. Многие члены бюро начали воспринимать сугубо провинциальную направленность краеведения как препятствие, которое в конечном итоге может помешать усилиям по дальнейшему признанию и получению ресурсов. Они считали создание сильных местных клубов в Москве и Ленинграде необходимым условием развития движения. В начале 1925 года, в знак уважения к этому мнению, Центральное бюро уполномочило специальную комиссию продвигать краеведение в столицах[224].

ЛОИМК, основной результат усилий бюро на севере, по крайней мере на начальном этапе привлек к своей работе ряд видных деятелей[225]. Экскурсионное движение постепенно разваливалось, и Общество «Старый Петербург» в то время балансировало на грани банкротства, в результате чего десятки опытных исследователей искали новый приют. Многие решили присоединиться к краеведческому движению, либо