представляла собой растущую проблему. Судя по регулярным сообщениям, публикуемым в прессе, неопределенный статус московского отделения оставался главным яблоком раздора. В декабре 1927 года в бюллетене Третьей всероссийской конференции по краеведению была опубликована статья Пинкевича, в которой подробно излагались претензии московской фракции. Пинкевич отметил, что московские делегаты, «обреченные на бездеятельность» Второй конференцией, в конечном итоге решили вновь по собственной инициативе открыть московское отделение, надеясь таким образом устранить ряд организационных «неудобств». Они хотели предоставить региональным краеведам, приезжавшим в Москву по делам, доступ к бюро, а также обеспечить равномерное развитие движения в каждой из столиц страны[247]. Хотя «большинство присутствовавших москвичей» с энтузиазмом приняли участие в работе филиала, «общие условия», в которых ему приходилось работать, по словам Пинкевича, оставались «неблагоприятными». Поскольку стихийно воссозданный аванпост не имел никаких юридических полномочий, центральные органы не могли вести с ним переговоры и автоматически направляли все запросы в Ленинград. Московское отделение не обладало правом голоса при распределении бюджета и не могло направлять представителей в другие регионы для установления связей или участия в конференциях из-за нехватки финансовых ресурсов. У него был только один сотрудник, получавший зарплату, который занимался всей корреспонденцией и ведением документации. Самое главное, что «совместная работа» и «визиты», обещанные на Шестой сессии, на самом деле так и не осуществились: президиум Центрального бюро ездил в Москву только дважды, в двух других случаях одному члену московской группы удалось появиться на встрече в Ленинграде[248].

Доклад Пинкевича звучал как призыв к сплочению, собиравший войска перед решающим сражением. Третья всероссийская конференция по краеведению открылась 11 декабря 1927 года, во время XV съезда партии. Делегаты более крупного форума были в процессе принятия директив по разработке Первого пятилетнего плана, вся Москва отозвалась призывами к «победе на культурном фронте как непременному условию, обеспечивавшему проведение в жизнь очередных задач индустриализации, рационализации и дальнейшего вовлечения масс в дело социалистического строительства»[249]. Поэтому неудивительно, что в текущей повестке конференции краеведов прозвучали похожие идеи. В почетный президиум Третьей конференции были назначены М. И. Калинин, А. И. Рыков, И. В. Сталин, А. В. Луначарский, Н. К. Крупская и М. Н. Покровский. Крупская предстала перед делегатами и произнесла ободряющую речь[250]. Председатель Центрального бюро Ольденбург решил сослаться на болезнь и остался дома в Ленинграде, что вызвало подозрения. Он отправил длинную телеграмму, где страстно защищал приоритет академических ценностей на фоне механистических требований уделять больше внимания производственным проблемам[251]. В то же время он, по-видимому, подал официальное заявление об отставке. Ольденбург утверждал, что его обязанности постоянного секретаря Академии наук не оставляли ему времени для второй должности[252].

Решение было своевременным: судьба вскоре резко отвернулась от ленинградской фракции в Центральном бюро и «академических» ценностей. Третья конференция 1927 года фактически отменила все организационные изменения, внесенные тремя годами ранее. В состав Центрального бюро были избраны новые члены. В него вошли 42 представителя из Москвы, 26 – из Ленинграда и 128 – из областей, краев и автономных республик[253]. Когда ситуация поменялась и москвичи стали большинством, делегаты быстро перешли к тому, чтобы юридически расширить полномочия московского отделения, предоставив ему полный мандат и дав реальную роль в работе бюро. Отныне Москва будет отвечать за все административные и организационные вопросы, в то время как Ленинград сосредоточит внимание на научных и методических проблемах. Седьмая сессия ЦБК, которая была созвана 15 декабря, сразу после закрытия Третьей конференции, использовала этот расплывчатый указ, чтобы разделить обязанности бюро, направления его деятельности и собственность на две обособленные сферы влияния. Москва взяла под свой контроль краеведение в школах, среди национальных меньшинств и среди учащихся старших классов средней школы. Она взяла на себя ответственность за музейную работу, за сохранение памятников искусства, старины и природы, координацию с внешними экскурсионными структурами и за поддержание контактов с центральными учреждениями, в том числе научными институтами, общественными и партийными организациями и комсомолом. Ленинграду была отведена явно второстепенная роль: ему было поручено разрабатывать методические рекомендации, руководить изысканиями в Ленинградской области и содействовать контактам с ленинградскими учреждениями. Он мог вести переписку с региональными сообществами, предлагая посетителям из провинции консультации только методологического характера, но при желании отправить эмиссаров на места он должен был получить разрешение президиума. Седьмая сессия также разделила роли отделений в сфере публикаций, возложив на Москву задачу печатать «Известия ЦБК», все листовки, брошюры и программы. Ленинградское отделение сохранило контроль над научным изданием бюро «Краеведение», и ему было разрешено выпускать методические руководства[254].

Смещение баланса сил с Ленинграда на Москву последовало сразу за другим значительным изменением, повлиявшим на статус краеведческого движения в целом. Как упоминалось ранее, Центральное бюро краеведения всегда функционировало как государственное учреждение, которое сначала находилось под контролем Академии наук, а затем оказалось напрямую связано с Главнаукой. Однако местные общества, которые оно курировало, до 11 августа 1927 года оставались принципиально независимыми. В этот день Совет народных комиссаров РСФСР принял постановление, согласно которому все учреждения и организации на территории России, специализировавшиеся на краеведении, были переданы в прямое подчинение Комиссариату просвещения. Отныне любой, кто хотел открыть новое общество такого рода, должен был работать непосредственно с комиссариатом. «Кроме того, – особо отмечалось в указе, – все работы краеведческого характера, проводимые на территории РСФСР научными учреждениями, состоящими при органах Союза ССР, подлежат также согласованию с Народным Комиссариатом Просвещения РСФСР»[255]. Центральное бюро в своих публикациях пыталось развеять опасения, что это внезапное изменение статуса лишит местные группы их независимости и они перестанут быть «добровольными общественными организациями». В успокаивающей статье, написанной Н. Н. Павловым-Сильванским, утверждалось, что указ, напротив, означал официальное признание важности краеведения. Это, соответственно, приведет к увеличению финансирования региональных организаций, а также, по всей вероятности, к расширению их полномочий. В прошлом любое агентство могло проводить важные исследования на местах без ведома или участия местных краеведов. Теперь, когда Наркомпрос получил полную власть над всеми проектами, определяемыми как краеведческие, региональные общества, которые он недавно присоединил, с большей вероятностью будут иметь какое-то влияние на деятельность, проходящую непосредственно у них во дворе. По сути, Павлов-Сильванский заявил:

Краеведческим организациям на местах, в тесном контакте с органами Наркомпроса, следует лишь всемерно следить за тем, чтобы столь благоприятное для них постановление Совнаркома не игнорировалось на местах и проводилось в жизнь со всей эффективностью. ЦБК со своей стороны примет все меры к поддержке тех краеведческих организаций и учреждений, которые не смогут собственными силами добиться на местах признания своих прав на широкое участие в разрешении стоящих перед ведомствами задач краеведческого характера[256].

Ссылаясь в своем выступлении на взгляды и планы ЦБК, Павлов-Сильванский фактически подразумевал, что он говорит от имени организации в целом. Возможно, его вполне поддержала большая часть коллег – членов бюро, но его статью не следует воспринимать как единогласно принятую позицию. В ноябрьском номере «Известий ЦБК» за 1927 год была опубликована длинная редакционная статья Райкова, ветерана ленинградского экскурсионного движения и члена Центрального бюро, в которой он выступал против взглядов Павлова-Сильванского. Райков писал:

Ведь надо же понять, что краевед не чиновник, не совслужащий, что он работает добровольно, постольку, поскольку это ему дает личное удовлетворение. Попробуйте поставить его под чью-нибудь указку, сделать его