– Я сама виновата, нельзя было просто свалиться как снег на голову. Но я хотела сделать Джошу сюрприз. – Она умолкает, словно не решаясь что-то сказать. И потом продолжает: – Я знаю, он вам сказал насчет Нью-Йорка. И я хочу, чтобы вы знали: я его пыталась уговорить поехать, потому что я не хочу, чтобы он все это упускал. Но он меня не слушает.

– Ничего страшного, Эми. Правда.

– Вы не… разочарованы?

– Нет. Очень здорово, что вы оба будете тут, рядом.

Она поднимается на цыпочки и целует меня в щеку:

– Спасибо вам за эти слова.

– Думаю вот сходить принести себе чего-нибудь выпить, – говорю я. – Тебе тоже принесу бокальчик, хочешь?

– Нет, спасибо, Джош для меня один приберег.

Мы обходим шатер сбоку и, наскоро улыбнувшись друг другу, расходимся в разные стороны. Голова у меня, похоже, вот-вот лопнет от вечных усилий сказать правильные слова, быть с каждым тем, кем надо, будь то Ливия, Джош, Эми, все прочие, кто тут сегодня собрался. Я не падаю с ног только благодаря тому, что знаю: еще пара часов, и этот праздник кончится. Кейтеры скоро должны вынести торт. Ливия задует свои сорок свечек. Все споют хором. И, надеюсь, народ постепенно начнет расходиться. Я жду не дождусь, чтобы они ушли. Но я знаю, что, когда все уйдут, когда я останусь наедине с Ливией и Джошем, мне захочется позвать всех обратно, чтобы мне пока не надо было рассказывать Ливии и Джошу про Марни. Про то, что я натворил.

– Адам!

На сей раз это Нельсон.

– Извини, потом как-нибудь, – говорю я ему.

Я вымучиваю улыбку и не останавливаясь прохожу мимо него. Без дальнейших происшествий добираюсь до столовой, вхожу, встаю там у окна, таращусь на улицу, ничего толком не видя. А потом в мой мозг начинает проникать какой-то звук. Такой слабенький, что поначалу мне кажется – это у меня в голове, это не на самом деле.

Я снова прислушиваюсь. Звук доносится откуда-то сверху. Это где-то надо мной. Такие звуки издает человек, который… нет, не разговаривает, не передвигается по комнате, а… просто существует. И меня охватывает дикая ярость, потому что надо мной комната Марни, там никто не имеет права находиться, никто.

Выбежав в коридор, я взлетаю по лестнице, я так зол, что, добравшись до двери, сразу же резко распахиваю ее, мне все равно, кто там, за ней.

На кровати сидит Клео. Она тут же вскакивает, и от того, чтобы гневно завопить на нее за то, что она торчит в комнате Марни, за то, что она при этом – не Марни, меня удерживает лишь ее взгляд. То, как она смотрит на меня.

– Адам, где Марни? – спрашивает она.

Я хватаюсь за притолоку.

– В каком смысле? – выдавливаю я из себя.

Она медлит с ответом. С ощущением нарастающего ужаса я делаю шаг внутрь комнаты и закрываю за собой дверь.

– Я понимаю – я не должна про это знать, – говорит Клео. – Но Марни мне сказала, что собирается приехать пораньше, чтобы сделать Ливии сюрприз. Потому что она хотела, чтобы я ее встретила в аэропорту, отвезла на машине. Сказала, так будет быстрее, чем искать такси, она ведь хотела приехать сюда как можно скорее. Она меня заставила поклясться, что я никому не скажу, даже маме с папой. И я не сказала, честное слово. – Ее руки безостановочно шевелятся в такт словам, ее пальцы, похоже, просто не в состоянии оставаться неподвижными. – Но потом я от нее получила эсэмэску. Сегодня утром. Пишет, что рейс отложили и она не успевает на пересадку в Каире. Попросила ее не встречать, потому что она понятия не имеет, в какое время прилетит в Лондон, это будет зависеть от того, найдут ли ей место в другом самолете. Написала, чтобы я сразу шла к вам на праздник, а она, как прилетит в Хитроу, возьмет такси. Ну и вот, я весь вечер прождала, когда же она объявится. А теперь уже первый час. У вас есть о ней какие-нибудь новости?

Я прочищаю горло. Мне удается произнести:

– Нет. Пока нет.

Я знаю, мне надо сказать что-то еще, но меня совершенно сбил с толку сам тот факт, что Клео знает – Марни собиралась вернуться домой пораньше.

– Но штука в том… – начинает Клео и вдруг умолкает.

– Что такое?

– Да я просто слышала про эту жуткую авиакатастрофу, а потом проверила – это тот самый рейс, на котором должна была лететь Марни… и я была так рада, что она все-таки на него не попала, все думала, как ей повезло, что этот ее первый рейс отложили. Но теперь… – Она поднимает на меня взгляд. Ее глаза потемнели от страха. – Она же никак не могла на него успеть, правда? Но… она бы иначе уже давно с нами связалась, сообщила, когда приедет?

Я не в состоянии даже смотреть на нее.

– Не обязательно, – произношу я с усилием. – Она говорила, что даст мне знать, когда прибудет в Лондон. Но вполне возможно, что ей пришлось лететь туда еще более кружным путем.

Она медленно кивает. И спрашивает:

– Значит, вы не волнуетесь?

Я не хочу ей лгать, но как ей сказать, что я в диком ужасе?

– Ну, немного волнуюсь, – отвечаю я.

– Просто… не обижайтесь, но вы жутко выглядите. Все говорят, что у вас мигрень, но я подумала – может, это из-за Марни?

– Мигрень-то у меня точно есть, – говорю я ей с гримасой боли.

Она прерывисто вздыхает.

– Я все-таки кое-что придумала, – говорит она.

– Что?

Похоже, ей не хочется мне об этом говорить.

– Есть специальный телефон, по нему можно позвонить, если ты думаешь, что кто-то из твоих знакомых мог лететь этим рейсом. Я не знаю… я не думаю… может, имеет смысл позвонить?

Я киваю:

– Да, я вполне могу. Если она не объявится до конца праздника.

– А-а, – произносит она разочарованно.

– Осталось-то всего ничего, – напоминаю я ей. – Часок-другой.

Она смотрит на меня очень серьезными глазами:

– Думаю, если бы она все-таки на нем летела, вам бы уже сообщили. Наверное, они обычно ждут, чтобы родственники сами позвонили, а если не звонят, тогда они сами с ними связываются.

У меня в сознании брезжит проблеск надежды. Может, Клео и права. Если бы Марни все-таки летела этим злополучным рейсом, со мной бы уже вышли на связь официальные лица, разве нет?

– Да, – отвечаю я. – Пожалуй, что так.

– Так что если они вам не позвонили, значит, видимо, все в порядке.

Я ободряюще улыбаюсь ей:

– Постарайся не беспокоиться, Клео. Может, вернешься обратно? Туда, ко всем?

– А ничего, если я еще здесь немножко побуду?

– Конечно.

– Если вы что-то узнаете… вы же мне скажете, правда?

– Конечно, – снова говорю я.