Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У князя пропало желание париться. Он слез с полки, лицо было расстроенным.
— Да как же это?
Никита лишь пожал плечами — он бы и сам хотел знать.
— Идём, обмоемся.
Ополоснувшись от пота, они вышли в предбанник. Там холопы уже полотенца да простыни приготовили, причём лежали они на тёплой трубе. Вытершись, Никита и князь завернулись в простыни.
Князь направился в трапезную, ведя Никиту за руку. Там уже был накрыт стол — закуски, пиво.
— Помянуть по-христиански надо, но не пивом же. Эй, кто там? Гаврила!
— Ту точки я!
— Пусть с поварни горячие закуски принесут и перевара.
— После бани — перевар? — удивился Гаврила.
— Делай, что велено.
Вскоре на столе появилась жареная курица, исходя соком и запахом, Гаврила поставил кувшин с переваром. Князь сам, по праву хозяина, разлил самогон по кружкам.
— Ну давай за души безвременно ушедших — пусть в рай попадут. Могилы-то нет?
— Их с домом сожгли.
Не чокаясь, они выпили. Никите перевар показался крепким — а ведь вчера пил, как воду. Они заели самогон пирожками, съели курицу.
— И ведь не скажешь даже «Пусть земля будет им пухом», коли могилы нет. Отпеть бы их надо, священника к сгоревшему дому пригласить.
Чёрт! Никита чуть не поперхнулся. Как же он сам не догадался?
— Завтра сделаю.
— Давай ещё по одной…
К вечеру напились оба.
Очнулся Никита уже в своей комнате. Он и не помнил — сам добрался или слуги привели. Лежал в чистом исподнем на своей постели, и солнце снова било в окно.
Припомнив вчерашний разговор с князем, он вскочил, оделся и заторопился в церковь. Заказал поминовение усопших, поскольку панихиду проводить священник отказался — слишком много времени со дня смерти прошло.
Помахивая кадилом, священник походил вокруг сгоревшего дома, почитал псалмы. И так тоскливо стало Никите!
Он вернулся в свою комнату, выпил, и вроде полегчало. Выпил ещё, не закусывая — нечем было… и вошёл в запой, чего с ним не было никогда.
Неделю он пил почти беспробудно. Осунулся, похудел. А потом ночью появилось видение: фигура в белом, зыбкая, туманная.
Никита замахал руками:
— Всё, допился до «белочки»! Пора бросать!
Но фигура стала более отчётливой, и он узнал в ней свою Любаву.
— Не пей вина из чужих рук, — только и услышал.
Он рванулся к ней, думая, что она о себе что-нибудь скажет. Ан — нет, истаяла в воздухе.
Ошарашенный Никита уселся на постель и рукавом вытер разом вспотевший лоб. К чему она появилась, о вине предупредила?
Едва дотянув до утра, посмотрел на себя в зеркало. Господи, неужели это он? Обтянутый кожей череп, свалявшиеся на голове волосы, неопрятная бородка. Как низко и быстро он опустился!
Кое-как он расчесал волосы на голове, оправил бороду. Потом пошёл к цирюльнику — был в княжеском доме такой холоп. Постриг волосы на голове, бороду подправил. Потом пошёл в баню.
Гаврила уже был там, хлопотал.
— Никита, для парной жара нет, а обмыться можно, горячая вода в котле есть.
— Мне помыться.
Он яростно тёрся мочалкой, чувствуя, что всё равно от него пахнет перегаром. Было стойкое ощущение, что перевар сочится изо всех пор кожи. Тьфу!
Он обтёрся и направился в трапезную. Есть хотелось — дальше некуда, ведь он неделю только пил и ничего не ел, желудок к спине прилип.
Несмотря на жестокий голод, он заставил себя не есть много, чтобы с голодухи заворот кишок не получить. Но и после лёгкого завтрака Никита почувствовал себя лучше, бодрее.
Пока шёл по коридору к себе, ловил взгляды княжеской челяди. Нехорошо на него смотрели, жалостливо — как на больного.
Нет, с пьянкой пора завязывать, сгореть можно очень быстро.
Он надел полушубок, нахлобучил на голову заячий треух и направился в лекарню.
Иван и Наталья встретили его радостно:
— Заждались мы тебя, Никита. Сказывали — давно уже вернулся, а всё не идёшь!
— Приболел, — коротко ответил Никита.
— А тут болящие осаждают. А вчера и вовсе иноземец приходил, тобой интересовался.
— Каков из себя?
Иван в точности описал англичанина Самюэля.
— «Дохтур» это английский был. Не застал — ну и ладно.
— Так он всю лекарню обошёл. Только без тебя я не дал ему везде лазить. Чего вынюхивать?
— Правильно, молодец. Как с деньгами?
— С деньгами никак — нет их!
— Сколько я задолжал — жалованья, на хозяйственные расходы?
— Рубль почти. Зимой много денег на дрова ушло, холодно.
— Вот тебе два рубля: рубль долга, а остальное — на нужды. Перевар купить надо — эфир делать.
— Так готово всё. Что же мы, сложа руки сидели?
— Вдвойне молодцы. Будет кто спрашивать — пусть приходит завтра с утра. Начинаю работать.
— Славно! А то мы уж соскучились по работе. Так, по мелочам помощь оказывали — гнойнички, мозоли, перевязки.
Никита пошёл по городу. Давно он в первопрестольной не был, с мая — десять месяцев.
Сгоревших домов было много, видно — серьёзно эпидемия бушевала. Не хотелось ему о грустном вспоминать, но оно само о себе напоминало.
Народу на улицах поубавилось, грязи побольше стало. И всё же Москва жила: вовсю шумели торги, пьяницы куролесили у трактиров, играли в снежки и катались на санках ребятишки.
Никита неделю не выходил на свежий воздух, и потому нагулялся, находился вволю — дух из себя переварный выгнал. Вернувшись в княжеские хоромы, он сразу направился в трапезную. Там его уже ждал князь.
— Ну слава Богу — отошёл. Садись, отобедаем.
Стол, как всегда, ломился от еды.
Никита набросился на кушанья, как голодный волк.
— Может, пива свежего? — предложил князь.
— Не, от одного запаха воротит, — признался Никита.
— Оно и правильно, при твоей работе голову надо свежую иметь. Да чтобы руки не тряслись.
Князь сегодня был весел.
— У царя я сегодня был, не скрою — обласкал, спрашивал, чего надобно. А в конце — про тебя: как поживает, мол, лекарь? Полагаю, царь виды на тебя имеет.
— Не понял.
— Думаю, к себе приблизить хочет. Главным придворным лекарем сделать — слухи такие ходят.
— Не хочу я, говорил уже об этом государю.