Зотовцам было ведено хлопать, и они хлопали, но еще хуже, с некоторой даже опаской.

— Дорогие товарищи!..

Многие в этом зале впервые слышали речь живого извечного врага. Военные слышали от дудковцев лишь воодушевляющие крики при атаке, панические — при отступлении, да разве что еще предсмертные хрипы. Многие, должно быть, ожидали услышать какой-нибудь иностранный шпионский язык. Но слова из уст дудковца вылетали похожие, очень похожие на привычные, может быть, даже списанные из одного конспекта.

Атаман Пуков был мал ростом, но плотно упитан. Он имел пышные седые усы, загибающиеся куда-то назад, словно атаман только что проскакал сорок верст и степной ветер все еще дует ему в бледное, света божьего не видевшее лицо.

— Дорогие товарищи! — повторил дудковец, со всем не волнуясь. — К борьбе за дело Зотова буди готовы!

— Всегда готов! — несколько недоуменно отвечал. Миша и Катя вызывающе промолчали.

— Дорогие товарищи героические зотовцы! — продолжил атаман Пуков. Любо ли вам дело Дудко?

Воцарилось молчание. Пуков жалобно заморгал, глядя на Двуногого. Тот сделал шаг и заорал так, что сверху даже чего-то легонько посыпалось:

— Любо!

Большинство продолжало переваривать странную информацию.

— Любо! — продолжил показывать пример подземный адмирал. — Повторяйте за мной: любо!

Повторили, как было приказано.

Господи, морячки, казачки — какая-то игра компьютерная, стрелялка с настоящей кровью. Пользователь уже спит и электричество давно отключили, а в недрах компьютерной игры гудит своя бессмысленная жизнь. Миша готов был заплакать от злости.

— А любо ли вам принять своих боевых товарищей дудкововойсковцев? — задал риторический вопрос усатый.

По мановению руки Двуногого коллектив честно ответил:

— Любо!

Из другого входа помещение стало дисциплинированно наполняться обитателями второй половины Системы Ада. В оловянных глазах сидевших и входивших появился некоторый диковатый интерес. Вот они какие.

Как оказалось, такие. Не черные, не желтые, а такие же белые и грязные потомки заключенных провалившегося в тартарары подземного завода по производству неизвестного тайного смертоносного оружия.

Людям, привыкшим с рождения, что в мире нет ничего, кроме зотовских решений, по которым они Живут, и проклятых дудковцев, которые мешают воплощать эти решения, а их самих — убивают, непонятной прихотью высшего разума было приказано дружить. Дружба выражалась в том, что солдаты и казаки, еще вчера с ожесточением стрелявшие в оппонента, теперь обменивались лишь робкими и недоверчивыми взглядами.

— Миш, — спросила Катя шепотом, — ты Равиля среди них не видишь?

С этой целью он и разглядывал дружественных врагов. Чем еще могли быть интересны незнакомые подземники в такой же синей, как у зотовцев, униформе с одного, небось, довоенного склада фэзэушной спецухи? Нет, Равиля Кашафутдинова среди дудковских делегатов не наблюдалось. Знать, не заслужил, коли жив еще. Среди своих соэкипажников, впрочем, Миша не увидел и Саши Савельева.

Далее изъявление дружеских чувств по сценарию. продолжилось в равноправном выступлении адмирала Двуногого и атамана Пукова. Это не был диалог Ширвиндта и Державина, а что-то вроде приснопамятной торжественной декламации Валентины Леонтьевой и Игоря Кириллова во вступлении к торжественному концерту.

— Нам партия то-то, нам партия сё-то.

— А нам еще больше в одиннадцать раз.

— Рожденная в кровопролитных боях нерушимая дружба зотовского и дудковского народов крепла год от года, выражаясь в совместных боевых и трудовых… — говорил Двуногий.

А Пуков даже не вторил ему, а просто перебивал, параллельно изрекая:

— Совместные мучения и страдания женщин, стариков и детей, совместно пролитая кровь навеки скрепила нерушимой дружбой дудковских и зотовских строителей светлого социалистического будущего…

Непримиримые враги сидели и слушали эту бессмыслицу, как завороженные, точно кобры и мангусты, застигнутые излучением могучего психотронного оружия. Те, кому удавалось победить сонливость, даже слегка раскачивались — вперед, назад, вперед, назад. И даже спящие старались не отстать от бодрствующих в этом важном деле. Мише удалось стряхнуть с себя наваждение. Сейчас делегатов можно было брать тепленькими. Ему показалось, что кровожадные мутанты из Соленой пещеры, о которых говорил старик Петр Иванович, вот-вот появятся и сделают свое мокрое дело.

Но общему гипнозу не поддавался еще кое-кто. В небольшой щели за президиумом показался хмурый высокий автоматчик-зотовец. Он внимательно осмотрел зал, а потом потеснился, и рядом с ним появилась еще одна физиономия. Миша сразу узнал загадочного бородатого электрика в рабочем халате. Часовой указал пальцем на зал. Куда-то прямо на Шмидта или на Катю Зотову. Бородач посмотрел в этом направлении, кивнул и ушел. Что же это значило? Что же это значило, черт побери?

— Сам товарищ Дудко лично пожал мне эту руку, — атаман Пуков охотно ее, вялую, продемонстрировал публике, — и велел передать в ней братское рукопожатие дружественному дудковскому народу в лице его боевого адмирала товарища Двуногого и тем самым…

— А мне сам товарищ Зотов велел сделать то же самое, — несколько схалтурил в своей ответной речи Двуногий.

От долгой говорильни оба военачальника вспотели и тяжело дышали, как, впрочем, и все в этом тесноватом для таких массовых явлений конференц-гроте. С большим облегчением сейчас они сдвинули бы стаканы или вцепились бы друг другу в глотку. Но вместо этого они вцепились клешня в клешню и с ожесточением принялись их трясти. Коллективный разум сидящих перед ними двух сотен участников зотовско-дудковской дружбы догадался, что нужно разразиться овацией.

Когда она, наконец, иссякла и затихла, силы двух раскрасневшихся рукопожателей были на исходе. Они расцепились, но на этом акция не закончилась.

— А сейчас, — громко объявил Пуков и шумно выдохнул в усы, — а сейчас состоится торжественный концерт по заявкам трудящихся. Выступает сводный хор Дудковского казачьего войска. Песня «В путь». Слова Дудко, музыка Соловьева-Седого.

Адмирал и атаман сели за стол президиума. Из щели, в которой показывался загадочный электрик, гуськом вышли шесть дудковских солдат и одна девушка. Они растерянно поглядели в зал, потом выстроились лицом к президиуму и спиной к публике. Девушка начала маршировать на месте.

Атаман Пуков замахал руками, подошел к ним и что-то шепнул. Артисты изменили свое построение и, отойдя к краю сцены, расположились немножко боком, оказавшись тем самым как бы лицом и к президиуму, и к публике. Девушка снова начала маршировать, высоко поднимая колени, обтянутые обычными синими форменными штанами. Роль тамбур-мажорского значка у нее выполняли солидных размеров груди, задорно прыгавшие под курточкой. Пели дудковцы довольно слаженно, чувствовалось — репетировали.