Казалось, Светораде было интересно слушать эти речи, но даже они не выводили ее из кручины. Только и думала о том, что Стема на нее обижен, что, оттолкнув его, она осталась одна-одинешенька. И хотя вокруг нее были все свои, да и люди относились к ней по-доброму, ее не покидало ощущение душевной пустоты. А еще было стыдно, оттого что люди наверняка заметили, что муж оставил жену сразу же после новоселья. Выручало только то, что отлучки Стрелка из Ростова все считали привычными.

«Ничего, – думала Светорада. – Погневается немного и вернется ко мне. Это уж как боги святы!» – припомнила она его любимое выражение.

Но Стемид не приехал к жене ни на второй день, ни на третий, ни через седмицу. Теперь только гордость и воспитание не позволяли Светораде выказывать на людях свою тоску. И она занялась делами: велела очистить от копоти своды терема, побелить печки-каменки, стереть с торцевой стены истобки извивающегося зубастого дракона, который пугал Светораду, и расписать все яркими цветами и травами. «Вот вернется Стемушка, увидит, как я тут все ладно сделала, подобреет и поймет, что лучшей жены ему не сыскать», – мечтала Светорада.

По вечерам она садилась за большой стол, оставшийся от прежних хозяев, просматривала переданные ей посадником дела, раскладывала ярлыки, отмечая на куске выделанной кожи особыми знаками, с каких селений он недополучил дани в прошлом году, кто чист перед посадником, кто отдал вместо положенного детей в уплату и куда теперь тех детей пристроить. Мальчишки все больше оставались при дружинных избах в детинце, а там и воинами могли стать, поэтому окрестные меряне охотно отдавали их. А вот с девочками приходилось морочить голову: мерянок было значительно больше в краю, и их дочерей чаще всего продавали на торгах, если кто-либо не брал их в свою челядь. Светорада жалела девчонок, потому в свой новый дом привела их сколько смогла, и теперь Кулина ворчала, донимая хозяйку жалобами, что эти малолетки и стряпать толком не умеют, и работают с ленцой, а то и вовсе норовят убежать на посиделки с парнями. Когда же нагулявшиеся до полуночи молоденькие мерянки возвращались в терем, Кулина самолично секла их розгами, чтобы трудились, а не отлынивали от работы.

Как-то раз, когда Светорада возилась со счетами, к ней без стука – на правах близкой подруги – вошла Верена. Тут же обниматься полезла, однако застыла, увидев, как Медовая спешно промокает концом головного покрывала следы на щеках.

– А ну-ка признавайся, не таись. Что за кручина у тебя?

Ответила Светорада не сразу. Стыдно было. Но Верена унималась, пока все не вызнала. Сказала задумчиво:

– Да, с такой бедой и реки слез пролить можно. Однако и Руслана почти три лета детей не приносила Аудуну, а потом вон каким богатырем разродилась.

– Но Руслана же почти дитя была, когда Путята ее за Аудуна отдал. Вот ярл и жалел ее, долго не трогал. Я же… Мы порой так любились со Стемой, что я почти чувствовала: вот, на этот раз…

– Да знаю я, – махнула рукой Верена, – слышала поди.

Сидела, подперев рукой щеку, смотрела на всхлипывающую Медовую. Личико у резвушки Верены сейчас было непривычно серьезное, сосредоточенное. Она переняла у Светорады обычай носить вместо повоя светлое головное покрывало, и оно очень шло ей, оттеняя румяные щечки и ясные голубые глаза. Носик у Верены был слегка вздернутый, но милый, а легкая россыпь веснушек только красила ее. Да и сложена она была на диво – длинноногая, ладная, даже после двойняшек не раздалась вширь, а нынешняя ее беременность пока еще не угадывалась под длинной одеждой.

– Вот что, – подалась Верена к подруге, – сидеть тут да слезы лить не великое умение. Я тебе так скажу: Руслана ведь и впрямь опасалась, что пустой будет. Потом отправилась на лесное капище Матери Макоши, а там и святилище Рода доброго посетила, требы богатые принесла. Вот и забеременела. Может, и тебе так же поступить? Боги ведь добры, когда их просят.

Светорада так и встрепенулась. Ну, конечно же! Как она ранее о богах и их воле не подумала! Совсем одичала среди вечно снующих тут шаманов мерянских.

– Когда пойдем? – спросила она, хватая Верену за руки.

– А чего ждать? Вот завтра поутру и отправимся. Но учти, далековато это. Мы с тобой на лодке до прибрежной кумирни шамана Чики доплывем, а там он нам лосей в волокуши запряжет. И дня не минет, как управимся.

Сказано – сделано. И уже на другой день молодые женщины взяли челн и отправились по водам озера к дальнему берегу.

День неожиданно выдался жаркий, парило нещадно.

– К грозе, должно быть, – заметила Верена и, повернувшись к Светораде, сказала: – Ты теперь греби. Мне тяжко.

Светорада стала налегать на весло изо всех сил. Стоя на носу лодки-долбленки, упираясь коленями в брошенную на днище овчину, она правила, загребая веслом то справа, то слева – так зачастую правили лодочники на Днепре. К полудню взопрела вся, скинула верхнее платье и головное покрывало, позволив ветру играть завитками непокорных волос. Глядя на нее, и Верена разделась. Порой предлагала подруге помочь грести, но Светорада только отмахивалась. Пусть о ребятенке в своей утробе позаботится и отлежится на дне лодке, не мешает. Верена и лежала.

Уже миновал полдень, когда Верена велела пристать к берегу Светорада послушно направила челн, а Верена, привстав, вглядывалась в селение на берегу. Ни женских голосов, ни детского смеха, даже собаки не лаяли.

– Мор у них тут, что ли?

Женщины пристали у деревянного причала, осторожно двинулись к первому большому дому. Тихо так было, только где-то в лесу беспечно щебетали птицы. Все выглядело мирным, но и каким-то тревожным.

– Эгей, есть кто? – крикнула Верена, но Светорада взволнованно схватила ее за руку. Ей не нравилась эта тишина, пугала.

– Ну чего ты, – пыталась храбриться Верена. – Слышишь, коровы в хлеву мычат. Если есть живность, то и люди найдутся.

Женщины обошли первую избу, так никого и не встретив. А потом наткнулись на убитую собаку. В стороне лежала еще одна, вокруг нее роились мухи. И еще кое-где земля была покрыта непонятными темными пятнами. Верена присела и провела рукой по одному из них, принюхалась, и глаза ее широко раскрылись.

– Это кровь!

Они обе замерли. Страх подступал, хотелось бежать, но вместо этого подруги пошли в сторону кумирни – большого деревянного строения с шатровой кровлей из жердей, над которой миролюбиво и спокойно вился дымок. А когда возле кумирни вдруг заскрипело дерево, обе вздрогнули, вцепившись друг в друга. Смотрели.

Видимо, из-за сквозняка или по какой-то иной причине плетеная дверь в кумирню медленно отворилась. И стало ясно, что ее потянуло под тяжестью тела: на двери висел прибитый к деревянной раме Чика. Его голова низко свесилась, кожаная длинная рубаха была в крови. От него несло паленым мясом и кровью. Но он был еще жив. Медленно подняв голову, шаман посмотрел на них уцелевшим глазом – на месте другого зияла страшная рана.