Гай поймал себя на том, что кричит вместе с ними. Он подошел к триумфальной повозке, где его и заметил Марий.

– Где мне встать, дядя? – спросил Гай.

– Давай сюда, парень. Встань у моего правого плеча, пусть все видят, что тебя любят в моем доме.

Гай довольно усмехнулся и забрался на повозку. Оттуда, с высоты, ему открылся новый вид, и в какой-то момент он даже задрожал от волнения.

Марий махнул рукой, протрубили рога, и их звук подхватило эхо. Легионеры сделали первый шаг.

По обе стороны от повозки Гай видел знакомые лица тех, кто участвовал в первом кровавом походе к сенату.

Даже в столь торжественный день Марий лично отобрал людей, которые шли теперь рядом с ним. Конечно, только сумасшедшему могла прийти в голову мысль бросить в триумфатора нож – разъяренный легион просто вырезал бы весь город, – но тем не менее Марий предупредил, что сумасшедшие находятся всегда и везде, и потому лица его телохранителей были серьезны и неулыбчивы.

– Такой день – это драгоценный дар богов, – громко произнес он. Гай кивнул и оперся рукой о трон. – В городе шестьсот тысяч человек, и сегодня никто не станет утруждать себя работой. Они уже собираются на улицах и платят за места у окон, чтобы приветствовать нас. Дороги выстланы свежим камышом, и мы пройдем по этому ковру шесть миль. Для нас освободят всю площадь, чтобы все пять тысяч легионеров встали строем. Я принесу жертву: быка – Юпитеру и кабана – Минерве. А потом мы отправимся в сенат.

– Что будет обсуждаться? – поинтересовался Гай.

Марий рассмеялся:

– Сегодня, в день твоего совершеннолетия, я прежде всего хочу представить тебя сенаторам как нобиля и наследника твоего отца. Помни, этот город стоял и сейчас стоит на талантах. Есть древние патрицианские фамилии, к одной из них принадлежит Сулла. Но есть и другие, те, кто поднялся к власти сам, как, например, я. Мы уважаем силу и дорожим тем, что полезно для Рима, независимо от происхождения человека.

– Твои сторонники – это новые люди? – спросил Гай.

Марий покачал головой:

– Как ни странно, далеко не все. Многие держатся осторожно, не хотят становиться на чью-либо сторону. Многие из новых поддерживают Суллу. Среди тех, кто идет за мной, немало как людей знатных, так и голодных волков в стае. Есть еще народные трибуны, которые заявляют во всеуслышание, что не примыкают ни к каким партиям, а голосуют по собственному убеждению, но с ними-то все понятно: эти всегда проголосуют за дешевое зерно и поблажки для народа. Сбрасывать их со счетов нельзя – у них есть право вето.

– Значит, они могут ставить тебе палки в колеса?

Марий поднес ко рту чашу с вином:

– Трибуны не станут вмешиваться в наши с Суллой дела. Их сфера – городская жизнь. И даже если было бы иначе, вряд ли кому-то достало бы смелости пойти наперекор мне, когда мой легион стоит на Форуме. Мы – консулы, Сулла и я, и мы распоряжаемся всей военной силой Рима. Мы руководим сенатом, а не он нами. – Он снисходительно улыбнулся и сделал знак налить вина. Ему подали полную чашу.

– Что будет, если у тебя возникнут разногласия с сенатом или с Суллой? – спросил Гай.

Марий фыркнул:

– Обычное дело. Сенаторы должны принимать законы, добиваться их исполнения и строить империю. Существуют разные важные выборные должности – эдилы, преторы, консулы. Нас с Суллой избрал народ, и сенат этого не забывает. Консул, если того пожелает, может наложить вето на принятие любого закона, тогда все обсуждения прекращаются, а дело откладывают до конца года. Точно так же мы можем мешать и друг другу, хотя это случается нечасто.

– Но какое влияние имеет сенат на консулов? – не унимался Гай. – Может ли он ограничивать их власть?

Марий приложился к чаше и с усмешкой похлопал себя по животу.

– Сенаторы могут проголосовать против меня и даже лишить меня должности. Однако на деле мои сторонники и клиенты просто не допустят такого голосования, так что на протяжении года консул практически неприкосновенен.

– Ты говорил, что консула выбирают только на год, а потом он уходит с этого поста, – сказал Гай.

– Для сильных людей закон – штука гибкая. Наступает новый год, сенат требует сделать исключение, и меня переизбирают заново. Видишь ли, я нужен Риму, и все об этом знают.

Гай был рад, что Марий говорит с ним вполне доверительно. Теперь он лучше понимал, почему отец относился к этому человеку настороженно. Марий был непредсказуем, как молния в летнюю грозу, – никто не мог предвидеть, куда он нанесет очередной удар. Но сейчас дядя держал на ладони весь Рим, а Гай уже понял, что и сам хочет быть в центре событий.

Рев толпы они услышали задолго до того, как приблизились к городским воротам. Словно сокрушительная бесформенная волна он обрушился на них у границы Рима. Городская стража приблизилась к золоченой повозке, и Марий поднялся навстречу. В начищенных до блеска доспехах, они держались с подобающим случаю сдержанным достоинством.

– Назови себя, – потребовал один из них, – и скажи, какое у тебя дело.

– Марий, командир Первородного легиона. Я здесь, чтобы пройти триумфальным шествием по улицам Рима.

Стражник едва заметно покраснел, и Марий ухмыльнулся.

– Можешь войти в город, – сказал стражник, отступая в сторону и жестом приказывая открыть ворота.

Марий наклонился к Гаю:

– Согласно обычаю, я должен был испросить разрешения, но сегодня не тот день, чтобы кланяться городским стражникам, не сумевшим пробиться в легионы…

Он снова сделал знак, и над всем строем разнеслось пение рогов. Ворота открылись, и собравшаяся за ними толпа завопила от восторга. Волна шума ударила в легион, и вознице Мария пришлось крепко дернуть за поводья, чтобы кони двинулись дальше.

Первородный вступил в Рим.

– Выбирайся наконец из постели, если хочешь увидеть триумф! Все говорят, зрелище будет великолепное. Твои отец и мать уже оделись, сопровождающие собрались, а ты все нежишься!

Корнелия открыла глаза и потянулась, не замечая, что соскользнувшее покрывало обнажило золотистое тело. Ее служанка, Клодия, раздвинула оконные занавеси, впуская в комнату свежий воздух и солнечный свет.

– Смотри, солнце уже высоко, а ты даже не оделась. Как не стыдно спать голой. А если бы я была мужчиной или вошел твой отец?

– Отец бы не вошел. Он знает, что, когда жарко, я сплю голая.

Все еще зевая, обнаженная Корнелия поднялась с постели и потянулась, как кошка, выгибая спину и хватая в кулачки воздух. Клодия подошла к двери спальни и опустила засов