Но оба, сын и зять, отрицательно покачали головами и заявили, что им он также не нужен.

«А мне – нужен», – настойчиво повторил Тогоний Галл.

«Пусть будет у тебя», – решил главнокомандующий, мокрыми глазами глядя на своего зятя, легата Восемнадцатого легиона Публия Кальвизия. И тут, наконец, придумал обоснование и, повернувшись к Тогонию Галлу, устало улыбнулся:

«Тебя прикрывает Арминий. Не будем обижать германцев».

Так турма моего отца была отправлена в Восемнадцатый легион. Но, как я уже вспоминал, этому легиону была придана вспомогательная конница канненефатов. А посему Публий Кальвизий после недолгих размышлений поставил Марка Пилата на прикрытие легионного обоза, подчинив его военному трибуну Минуцию Магию.

Стоит ли вспоминать, как сперва разъярен, а затем подавлен был мой бедный отец, обнаружив себя не на посту префекта конницы, а возле обозных телег, под началом желторотого мальчишки, в окружении пеших сугамбров и в компании конных убиев, десяток которых, по мнению Марка Пилата, не стоил последнего конюха в его доблестной и тренированной турме.

XVIII. А тут еще херуски из конницы Арминия на своих коротконогих лошаденках стали наведываться в наше расположение, бесцеремонно глазеть на наших мавританских коней и отпускать в наш адрес разного рода обидные замечания.

Ну, например, один германец на ломаной латыни громко восклицал:

«Смотрите, люди! Сами они маленькие, как пеньки, а кони у них длинные и высокие, как сосны. Как они на них залезают?»

«Как мыши! – тут же подхватывал второй германец. – Запрыгивают друг на дружку, и верхний карабкается на лошадь, зубами держась за гриву!»

«Эй вы, обозные! – кричал третий германец. – Давайте поменяемся! Вы нам дадите ваших высоких лошадей, а мы вам подыщем каких-нибудь коротышек, вам под стать!»

И тотчас четвертый германец в ужасе вопил: «С ума спятил?! Запутаешься в ветках на этом долговязом уроде!»

Тут все они принимались безудержно хохотать, хлопали себя руками по бокам, дыбили лошадей, а потом ускакивали восвояси. Но через некоторое время появлялась новая группа херусков, и всё повторялось сначала, почти в тех же выражениях и в той же последовательности.

Отец слушал эти издевательства молча, с задумчивой улыбкой на лице. И я каждую минуту ожидал, что с этими германскими насмешниками вот-вот произойдет нечто похожее, что недавно случилось с пьяным галльским великаном в рейнской харчевне.

Но уже после второго наезда задумчивая улыбка вдруг исчезла с лица Марка Пилата, он выстроил свою турму и строго приказал: «Если кто-нибудь из вас поддастся на подстрекательство варваров! Если просто посмотрит в их сторону и даст почувствовать, что понимает их мерзкий язык…!»

Не докончив, отец лютым и диким взглядом стал ощупывать лица своих подчиненных.

После небольшой паузы Гай Кален, первый декурион, произнес:

«Понятно, командир… А если кто-то из них от слов попытается перейти к действиям?»

«Без моей команды – ни шага, ни жеста», – глухо сказал отец.

«А если тебя в этот момент не будет поблизости?» – еще через некоторое время задал вопрос второй декурион Квинт Галлоний.

«Что непонятно?!» – прямо-таки рявкнул на него Марк Пилат. И оба декуриона тут же хором ответили:

«Всё понятно! Выполним! Будь уверен!»

И замерла турма, расправив плечи и вытянув вперед подбородки.

А Марк Пилат, отец мой, вдруг усмехнулся и, словно извиняясь за резкость, дружелюбно пообещал:

«Подождите. Придет время. Мы вспомним. Мы им покажем».

XIX. Однако впереди нас ждало еще одно испытание. Примерно через неделю, вернувшись со своих наблюдений за центурионами и легионерами, я обнаружил, что куда-то исчезли наши мавританские кони. Спросил отца, и тот мне тихо сообщил: «Они, видишь ли, понадобились легионному начальству. Пришлось подчиниться. Мы ведь люди военные». И ничего не прибавил в ответ на мое изумление, лишь потрепал по голове, загадочно усмехнулся и ушел к костру.

Пять мавританских коней вернулись еще до захода солнца. Десять мавританцев прискакали среди ночи. Остальные – к первому завтраку. К полудню же в наше расположение прибыл высокий и длинноволосый молодой человек – один из тех батавов, которых я видел в конной охране Публия Вара, и, подойдя к отцу, сказал на приличной латыни:

«Замечательные у тебя кони».

«Да, кони хорошие. Мавританские. Очень быстрые», – ответил отец, внимательно разглядывая длинноволосого.

«Не сердись римлянин, – продолжал юный батав. – Их решили использовать в конной свите главнокомандующего».

«Ну так используйте. Я их отдал», – сказал отец и улыбнулся.

Батав ответил улыбкой на улыбку и сообщил:

«Вчера вечером их использовали два военных трибуна. Один упал удачно. Другому не повезло – у него сломаны два ребра и проломлена голова… Ночью несколько коней сбросили путы…»

Отец сочувственно покачал головой.

«Прости, римлянин, – вновь улыбнулся батав. – Моя была идея. Подумал: зачем они в обозе?»

«Я сам не понимаю, зачем они в обозе», – грустно усмехнулся отец.

Охранник же перестал улыбаться, некоторое время внимательно разглядывал моего отца, а потом протянул руку и строго объявил:

«Я батав, сын вождя нашего племени. Меня зовут Хариовальда».

«А я Марк Понтий Пилат, сын римского всадника и сам всадник», – ответил отец и пожал протянутую руку.

Об этом батаве Хариовальде мне, Луций, еще не раз предстоит вспомнить.

А теперь, пожалуй, самое время перейти к злосчастному походу и к той катастрофе, которую уготовила нам Фортуна.

I. Историки даже о времени похода не могут между собой договориться. Одни утверждают – в конце месяца секстилия (который уже тогда называли «августом»). Другие говорят – в середине сентябре. Третьи – в начале октября.

Историки пишут, что Вар, ввиду приближения плохой погоды, собрался уже покинуть летние лагеря и двинуться на рейнские зимние квартиры, как вдруг пришла весть, что в одном из соседних округов вспыхнуло восстание. И тогда Вар решил не возвращаться с армией по этапной дороге, но уклониться от прямого пути, чтобы сначала подавить восстание. Но где произошло восстание и кто его поднял, ни один из историков даже не упоминает.

На самом же деле было так.

(2) В начале сентября стояла прекрасная, солнечная и сухая погода. О возврате на Рейн Вар даже не помышлял и тем более не готовил к этому свои легионы.

И вот в третий день до сентябрьских нон к Вару явился вдруг Арминий, который доложил, что, по имеющимся у него сведениям, ангриварии отказываются платить налоги и проявляют другие признаки беспокойства. «Я с ними разберусь, ты не волнуйся», – пообещал Арминий. «Хорошо. Разберись», – ответил ему Вар.