— Четыре марки! — скромно, но с достоинством заявил Пьемур.

— Четыре марки? — Пергамол сделал вид, что ослышался, и стороны принялись ожесточенно торговаться. Менолли искренне восторгалась ловкостью, с которой Пьемур повел дело: для начала он заметил, что для тамбурина, сработанного подмастерьем, четыре марки — вполне разумная цена: ведь Пергамол не обязан объявлять, кто его сделал на самом деле.

Таким образом, он сможет выгадать на обмене тридцать вторую марки.

— А кто оплатит стоимость доставки? — парировал Пергамол.

На это Пьемур посоветовал ему продать тамбурин прямо на ярмарке, назначив цену выше, чем в киоске арфистов. Пергамол ответил, что должен окупить поездку, затраченное время и аренду прилавка, а это отнюдь не пустячные деньги. Пьемур предложил полюбоваться нарядно сверкающим лаком, еще раз послушать мелодичный перезвон тарелочек, искусно выкованных из лучшего металла… прекрасный инструмент для дамских ручек… А как отлично выдублена кожа — ни пятен, ни шероховатостей. Менолли понимала: несмотря на полную серьезность, с которой торгуются участники сделки, это игра со своими строгими правилами, которые Пьемур, как видно, усвоил с материнским молоком. Наконец, прозвучала окончательная цена — три с половиной марки, и рукопожатие скрепило сделку. Переговоры по поводу продажи дудочки прошли более гладко: Пергамол заметил, что у прилавка молча ждут двое мелких холдеров. Вскоре Пьемур с менялой ударили по рукам, и мальчуган, тяжело вздыхая и покачивая головой в адрес прижимистого Пергамола, спрятал монеты в карман. Он кивнул Менолли, чтобы она следовала за ним туда, где дожидались остальные, при этом вид у него был такой убитый, что девочка не на шутку встревожилась. Отойдя подальше от прилавка, Пьемур с облегчением вздохнул, на лице его расплылась широчайшая улыбка торжества, плечи распрямились, походка обрела обычную развязность.

— Разве я не говорил, что сумею поладить с Пергамолом?

— Так ты доволен? — изумилась Менолли.

— Еще бы! Три с половиной марки за тамбурин! И три за дудочку! Это же первоклассная цена! — Их окружили мальчишки, и Пьемур, довольно ухмыляясь и подмигивая, поведал им о своем успехе.

За труды он получил от каждого мальчика по четверти марки, сообщив Менолли, что они все равно остались в выигрыше: в цеховом киоске за продажу берут полмарки за вещь.

— Пошли, Менолли, побродим, — Пьемур схватил девочку за руку и потянул в толпу неторопливо прогуливающихся людей. — Я уже отсюда слышу, как пахнет пончиками! — мечтательно сказал он, избавившись от приятелей. — Остается только держать нос по ветру…

— Пончики? — Мастер Робинтон тоже упоминал про них.

— Тебя я, разумеется, угощу — ведь ты впервые на ярмарке, — поспешно добавил мальчуган, испугавшись, как бы она не обиделась, — но пойми, не могу же я кормить всех этих дармоедов!

— Мы только что пообедали…

— Торговаться — нелегкая работенка, — он облизнул губы в предчувствии любимого лакомства. — Сейчас самое время отведать сладенького. Знаешь, какая вкуснятина эти пончики — повидло в них так и пузырится! Сама попробуешь, вот только проберемся через толпу…

Он ловко прокладывал курс через людскую гущу. Наконец они поравнялись с широким разрывом в шеренге прилавков. Оттуда открывался вид на реку и зеленый луг, где паслись стреноженные скакуны торговцев. По всем дорогам тянулись вереницы гостей, съезжающихся из дальних горных и равнинных холдов. Их разноцветные платья и камзолы яркими пятнами пестрели на фоне свежей весенней зелени.

«Славный выдался денек, — подумала Менолли, — самый что ни на есть ярмарочный». — Пьемур снова схватил ее за руку, ворча, чтобы она не отставала.

— Не могли же они успеть продать все пончики, — засмеялась девочка.

— Зато они могут остыть, а я люблю, чтобы были горяченькие, пузырчатые!

Именно такими они и оказались — пекарь только что вынул их из печки, и они рядами лежали на подносе, хрусткая румяная корочка аппетитно поблескивала застывающим ягодным соком и сахарным сиропом.

— О, Пьемур! Что-то ты сегодня раненько! Только сначала покажи денежки.

Изобразив на лице крайнюю степень возмущения, Пьемур извлек из кармана тридцать вторую и предъявил недоверчивому пекарю.

— Здесь на шесть пончиков. — Шесть? Так мало? — на рожице мальчугана было написано полное отчаяние. — Ведь это все, что нам с товарищами по комнате удалось наскрести, — жалобно пробормотал он.

— Расскажи это своей бабушке, сорванец, — насмешливо фыркнул пекарь. — Я-то знаю, что ты все слопаешь один, а товарищам даже понюхать не оставишь.

— Мастер Палим…

— Лестью от меня ничего не добьешься. Ты отлично знаешь мое звание, так же, как и я твое. Шесть штук за тридцать вторую — и дело с концом! — Подмастерье — а именно такой значок украшал его камзол — снял с подноса шесть пончиков. — А кто этот долговязый паренек? Один из тех товарищей, которыми ты вечно морочишь мне голову?

— Никакой это не паренек, а Менолли.

— Менолли? — удивился пекарь. — Та самая девочка, которая написала песенку про файров? — К шести пончикам добавился седьмой.

Менолли стала рыться в карманах в поисках своей монеты.

— Вот тебе, Менолли, пончик для знакомства, и учти: как только у тебя заведется лишнее яйцо… — он не закончил фразы и, лукаво подмигнув, расплылся в улыбке, показывая, что шутит.

— Эй, Менолли, — Пьемур дернул девочку за руку и, вытаращив глаза, уставился на ее монету. — Откуда у тебя такое богатство?

— Мастер Робинтон дал утром. Сказал, чтобы я купила себе поясок и пончиков. Так что возьмите, подмастерье, я хочу расплатиться сама.

— Ни в коем случае! — бурно вознегодовал Пьемур, отталкивая протянутую руку Менолли. — Я же сказал: угощаю по случаю твоей первой ярмарки. К тому же я знаю, что это твоя первая в жизни монета. Так что не вздумай тратить ее на меня. — Отвернувшись, чтобы пекарь не заметил, мальчуган подмигнул Менолли.

— Ох, Пьемур, я не знаю, что бы делала без тебя все эти дни! — воскликнула девочка, стараясь обойти его, чтобы отдать Палиму деньги. — Я просто настаиваю…

— И слушать не хочу. Мое слово — закон.

— Ну так и держи его при себе, Пьемур, — вмешался потерявший терпение Палим, — ты загораживаешь мой прилавок, — и он указал на неуклюже проталкивающегося к ним Камо.

— Камо! Куда же ты запропастился? — радостно завопил Пьемур. — Мы тебя везде ищем. Вот, держи пончики.

— Пончики? — Дурачок ринулся вперед, протягивая огромные ручищи и облизываясь. На нем была свежая рубаха, лицо блестело чистотой, даже вечно взъерошенная копна волос приглажена. Видимо, дразнящий аромат пончиков притягивал его не меньше Пьемура.

— Они самые. Я ведь тебе обещал. — Пьемур передал Камо пару пончиков. — Так, значит, ты не дурил мне голову, когда говорил, что угощаешь товарищей по комнате? Правда, я не совсем понимаю, как Менолли с Камо…