— Кто вы такие и куда идете с этим войском? — спросил он по-словенски, довольно правильно, но непривычно выговаривая слова.

Вольга назвал себя и товарища. Молодой князь был полон решимости и задора: до его Огнедевы оставалось несколько шагов, и он готов был броситься хоть на лес дремучий, хоть на гору каменную, хоть на реку огненную, лишь бы поскорее оказаться у цели.

— Зачем вы ведете это войско на моего союзника и брата, князя Аскольда киевского?

— Он взял в жены ту, что была предназначена мне! — ответил Вольга. — Для него увезли девушку, которая подарила мне это кольцо. — Он показал золотой перстень, с которым не расставался. — И я верну ее, даже если это будет стоить мне жизни!

По лицу Ехсара пробежала едва заметная тень, но острый взгляд Вольги уловил ее. Любичевский князь несколько раз видел Дивляну и понимал, что ради такой красивой женщины можно собрать войско. К тому же еще четыре года назад, когда Белотур вез ее в Киев и останавливался на несколько недель в Любичевске, у него, Ехсара, возникло подозрение, что эту деву его родич похитил. И еще тогда он, приходясь Белотуру двоюродным племянником по матери, клялся встать грудью на пути возможных преследователей. И вот они пришли — спустя более чем четыре года! А с тем пришел срок и ему выполнить свою клятву. Но в то же время и цель Вольги выглядела в его глазах так понятно и уважительно, что он никак не мог осуждать того, с кем ему предстояло сойтись в смертельной схватке.

— Твоя цель благородна, князь Вольгаст, — сказал он. — Но я друг и родич князю Аскольду, поэтому не позволю пройти мимо меня никому из его врагов. Мы сразимся, и пусть боги рассудят, кто из нас победит.

Сражение состоялось сперва на широком поле над Днепром, а потом у самых стен Любичевска, куда собралась местная знать и жители ближайшей округи со своим скотом, детьми и пожитками. Дружина кривичского племени и руси потеснила любичей, так что оставшимся в живых пришлось искать спасения в самом городе. Дружина Одда чуть не ворвалась туда на плечах бегущих, когда для тех открыли ворота вала. Любичевск стоял на высоком крутом холме, склоны которого были еще сильнее подрезаны человеческими руками, с валом на вершине и частоколом. Но у Одда имелся опыт взятия британских и франкских городов, укрепленных значительно лучше. Не давая своим людям отдохнуть, он отправил их в ближайший лес рубить жерди и вязать лестницы. Ворота и частокол снаружи обмазали смолой и подожгли; жители сверху поливали его водой, но лучники снаружи сбивали и отгоняли их, а потом бревна поджигались снова. Всю ночь слышался стук топоров, над частоколом поднимался вонючий дым, никому в городе не дававший дышать.

На рассвете Одд послал дружину на стены. Частокол был построен из толстых крепких бревен, но за ночь они обгорели, и некоторые удалось выломать. А дальше оставалось только расчистить проход, и вскоре русь ворвалась в Любичевск.

Небольшой по размерам город был битком набит людьми, в том числе женщинами и детьми со всей округи, а также скотиной. Зажатые между мазаными землянками, среди народа и скота, в дыму горящего частокола, остатки Ехсаровой дружины едва могли сопротивляться. И когда сам Ехсар пал, его жена приказала сдаться. Это была уже немолодая козарка, лет на десять старше мужа, но она происходила из очень знатного рода и пользовалась в городе уважением. Сопротивление было бессмысленно. Любичи сложили оружие. Одд немедленно собрал на площади перед княжьим двором всех уцелевших мужчин и с ними княгиню Пигеби.

— Любичи не враги мне, и я не стану убивать вас всех, — сказал он, — если вы дадите мне клятвы покорности и мира. Из вашего имущества я возьму четверть, а также возьму от каждой знатной семьи заложников. Всем мужчинам я предлагаю присоединиться ко мне, и тогда добыча похода возместит вам ваши потери.

Это предложение удивило людей, но нашлись и такие, кто согласился его принять. Заниматься делами: отбирать заложников, принимать клятвы и выделять часть имущества, причитавшегося победителям, — остался Вольга. А Одд немедленно выбрал из его и своей дружины шесть десятков человек, наиболее здоровых, решительных и опытных, и пустился вниз по Днепру, к Киеву. Его расчет строился на том, что слухи о появлении здесь руси еще не достигли полянской земли. Он намеревался принести их туда сам и решить дело до того, как противник опомнится. И это ему удалось.

Бегом промчавшись по Взвозу, дружина ворвалась в крепость на Горе, через ворота, которые не успели закрыть. Более того, никто не знал, что их нужно закрывать. Жители Горы, кмети Аскольда, сбежавшиеся на шум, в изумлении смотрели на чужую вооруженную дружину — и падали, едва успев схватиться за оружие. А вот люди Одда немедленно закрыли ворота, едва оказавшись внутри, и рассыпались по дворам. Они хватали киевскую знать, старейшин с семьями, вязали и запирали. Все вокруг наполнилось криком и женским визгом, — но раньше, чем люди успели сообразить, что происходит, вся Гора и ее жители оказались во власти пришельцев. Воевода Хорт был убит на пороге собственного дома, а оказавшиеся при нем люди были или перебиты, или пленены.

На других горах Подола нарастало смятение. Раздавались крики:

— Кривичи! Русь! Войско пришло!

Но люди смотрели сверху на реку и не видели там никакого войска. Где десятки и сотни лодей, полных вооруженными людьми, где княжьи стяги? Подол шумел как-то непривычно, люди разбегались оттуда, но почему — оставалось непонятным.

Потом послышались новые, еще более пугающие и кажущиеся недостоверными крики:

— Князь убит! Князь убит!

И каждый, кто это слышал, не знал, что ему делать: то ли нести эту новость дальше, то ли сперва побежать и посмотреть, правда ли?

А тело князя так и лежало на пристани: вокруг него собралась голосящая толпа, но рядом не было ни воевод, ни кого-то из жрецов и старейшин, чтобы приказали поднять и унести его.

И все же происходящее находилось в жутком соответствии с недавними событиями. Только вчера говорили, что боги отвернулись от князя, — и вот он убит! А без князя кто защитит полян? И народ кинулся врассыпную. По тропинкам вниз с вершин катился поток беженцев — кое-как одетые бабы с детьми, мужчины, криво подпоясанные, с топорами в руках, с чем-то из пожиток за плечами. Иные гнали с собой скотину, иные неслись к ближнему бору, стремясь уйти подальше от опасности. Казалось, сами киевские горы содрогаются и вот-вот всей тяжестью рухнут в Днепр. Князь убит, народ разбегается, старейшина неведомо где, а русь, как и тридцать лет назад, уже на Подоле!

Побежали, конечно, к войску. Там был кое-кто из старейшин, которые оставались при своем родовом или волостном ополчении. Услышав жуткие новости, они собрались на совет. Верить или не верить, не знали, но приказали людям вооружаться и готовиться выступать.

Войско двинулось к городу, но сильного ратного духа в нем не замечалось. Оно осталось без головы: без князя, без воеводы, почти без старейшин. Те, что имелись, не были готовы руководить таким множеством людей и отвечать за судьбу всего племени, а главное — не знали, что теперь делать. Сражаться? Просить о переговорах? Или просто бежать, уводя в леса тех, кого еще можно спасти? Никто из них не умел водить войско в бой, тем более такое большое. Главными чувствами и простых ратников, и их родовых вождей были растерянность и сомнение в том, что все это происходит на самом деле.