* * *

Совсем иначе повел себя другой знаменитый наполеоновский маршал Ней. Он спокойно жил в своем загородном имении и прибыл в Париж с намерением уладить кое-какие личные дела. О высадке Наполеона он вообще ничего не знал.

Первым, кого он встретил, оказался его нотариус Анри Батарди. Как обычно, Ней поприветствовал его и спросил:

— Что нового?

— Чрезвычайные новости, господин маршал! — возбужденно закричал Батарди.

— Что за новости? — удивился Ней.

— Он высадился и двигается к Парижу!

— Кто высадился?

— Император! Он идет на Париж! Это — гражданская война!

— Скверное дело, — озабоченно сказал Ней. — Он должен быть остановлен.

Час спустя он уже был у тогдашнего военного министра маршала Сульта, чтобы получить от него инструкции. Сульт приказал ему срочно отправляться в Безансон, чтобы оказать сопротивление мятежникам, но «Храбрейший из храбрых» потребовал личной аудиенции у короля. И он ее добился!

Людовик XVIII сказал маршалу:

— Мы больше всего желаем, чтобы Франция не была ввергнута в гражданскую войну. Просим вас, используйте всю вашу популярность среди солдат для предотвращения кровопролития.

— Вы правы, сир, — щелкнул каблуками Ней. — Я немедленно выезжаю в Безансон и надеюсь, что скоро доставлю Наполеона сюда в железной клетке.

Когда рыжеволосый маршал ушел, король лишь пожал плечами:

— Какая железная клетка? Мы не просили его об этом…

Многие историки задаются вопросом, был ли искренен в тот момент маршал Ней? Без сомнения, был. В частности, в первых числах марта он сказал генералу Бурмону:

— Если мы встретимся с ним, он будет уничтожен.

К несчастью для самого Нея, подобное боевое настроение владело им недолго. Прибыв к месту назначения в Безансоне, он тотчас же справился о положении дел в Гренобле и Лионе. Гренобль к тому времени уже открыл свои ворота Наполеону. Отметим, что в Безансоне у Нея войск практически не было, и он тут же написал об этом графу д’Артуа (будущему королю Карлу Х), находившемуся в Лионе.

А потом Наполеон вошел в Лион, и Ней предложил графу д’Артуа встретиться в Роане, чтобы совместно действовать «на благо короля». Его страшно нервировала нерешительность сторонников Бурбонов. Наполеон же уже успел собрать 14-тысячную армию, а сам он мог противопоставить ему не более 6000 солдат. Да и в их преданности королю приходилось сомневаться. Ней просил срочно прислать ему артиллерию, но она все не подходила. Зато отовсюду приходили известия о переходе войск на сторону вернувшегося императора. Ней писал маршалу Сюше:

«Мы накануне грандиозной революции. Только искоренив зло в зародыше, мы можем еще надеяться избежать ее».

Да, правительство пыталось предпринять какие-то шаги, чтобы остановить «узурпатора», однако кроме призывов и массы противоречащих друг другу распоряжений у него ничего не получалось.

13 марта Ней получил известие, что авангард Наполеона занял Макон. Ней был взбешен и уже готов был послать все к…

А в ночь с 13-го на 14-е марта к нему прибыли люди от Наполеона с предложением присоединиться к императору, чтобы не разжигать пожар гражданской войны.

В коротком письме от Наполеона говорилось:

«Я не сомневаюсь в том, что при получении известий о моем прибытии в Лион вы уже заставили свои войска перейти под трехцветный флаг. Присоединяйтесь ко мне в Шалоне. Я приму вас так же, как принял на следующий день после битвы под Москвой».

Кроме того, посланники Наполеона сообщили маршалу, что король уже бежал из Парижа. После этого Ней почувствовал себя в полной растерянности. Он уже не знал, чему и кому верить, и перед ним остро встал вопрос: остаться верным присяге королю или отречься от короля и примкнуть к Наполеону?

В конце концов, Ней все же принял решение. Это было, пожалуй, самое главное решение в его жизни…

Когда Людовику XVIII доложили об измене маршала Нея, он с негодованием воскликнул:

— Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!

* * *

А вот Наполеон, без единого выстрела вошедший 20 марта 1815 года в Париж, не выразил особой благосклонности Нею за то, что тот привел свои войска к нему. Он говорил:

— Общественное мнение было возбуждено против маршала Нея. Его поведение никем не одобрялось.

При встрече Ней долго извинялся перед Наполеоном за свое поведение.

— Не нужно извинений, — перебил его император, — я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах!

Но, на самом деле, он в них сомневался. Теперь начал сомневаться. Тем не менее, когда армия Наполеона двинулась из Парижа на северо-восток, он вызвал «Храбрейшего из храбрых» к себе, поручив ему командование 1-м и 2-м армейскими корпусами.

Маршал Лефевр, когда Наполеон вступил в Париж, прибыл во дворец Тюильри, чтобы поздравить императора с победой. Впрочем, на этом все и закончилось. Весь период «Ста дней» герцог Данцигский занимал «особую позицию», предоставив событиям право идти своим чередом.

Маршал Даву, так и не принявший реставрацию Бурбонов, которых он рассматривал как чужаков, навязанных Франции европейскими державами, был человеком основательным и не бросался в водовороты заговоров и авантюр. Через несколько часов после торжественного въезда Наполеона в Париж он тоже прибыл туда. Он явился к Наполеону, как всегда спокойный и бесстрашный, и тот горячо обнял этого холодного, никогда ни с кем не дружившего, но при этом совершенно неподкупного человека.

Их встреча произошла 20 марта 1815 года в Тюильри. В этот день они впервые увидели друг друга с того момента, когда Наполеон бросил остатки своей армии при отступлении из России.

Наполеон заявил:

— Нам предстоит сделать очень многое, и я, как никогда, нуждаюсь в сильном помощнике.

Так Даву стал военным министром. На этом посту князь Экмюльский проявил присущие ему выдающиеся организаторские способности. При этом к нему тут же стали приезжать из провинций разные люди с обращениями, чтобы он уговорил Наполеона ввести в стране террор, направленный против тех, кто поспешил предать императора. Однако Даву, который всегда был против расправы и суда по законам толпы, отказался это сделать.

Удивительно, но «Железный маршал» так и не сумел убедить Наполеона предоставить ему хоть какую-то должность в действующей армии. Император ограничился тем, что сказал:

— Я не могу оставить Париж никому другому. На это Даву возразил:

— Сир, если вы станете победителем, Париж — и так ваш. Если же вы будете побеждены, то ни я, ни кто-либо другой не смогут ничего сделать для вашей пользы.

Но Наполеон жестко стоял на своем, и это, как потом выяснилось, была его большая ошибка. В самом деле, если бы он предоставил Даву место начальника штаба, неутомимая работоспособность того и умение управлять войсками оказались бы весьма кстати. И все могло бы сложиться совершенно по-другому. Но Судьба все устроила иначе: император оказался глух к просьбам, пожалуй, самого надежного и самого эффективного из своих маршалов.