На этот раз удивился Игорь. «Зачем? – спросил он голосом учителя. – Зачем покупать то, что можно скачать из Интернета бесплатно? Вот это как раз и значит не ценить деньги. Уверен, что эта книга есть в сети. Я, например, уже почти десять лет не покупаю книг, потому что жалко тратить свои деньги на бумагу, когда то же самое можно получить бесплатно». Он добавил, что даже книги, которые по каким-то причинам собрались у них в доме, они собираются отдать, потому что книги занимают много места и собирают пыль. «И даже если ты не перед компьютером, – добавил он, – то, что тебе нужно, всегда можно прочитать с наладонника. Ты хочешь посмотреть на мой новый наладонник? – спросил Игорь. – Таких в Израиле еще почти нет в продаже»; но Лена наотрез отказалась. «Это все результаты израильского образования, – сказала мама, – их в школе вообще ничему не учат. Не знаю, что уж она читает в Интернете. Но никак не книги. И опять обещают забастовку этих учителей. Будет опять болтаться здесь под руками». Игорь согласился и даже кивнул головой. «Учителя и вообще настоящие паразиты, – сказал он. – Я бы, если они снова начнут бастовать, их бы вообще всех выгнал и набрал новых. Чтобы всем остальным было неповадно». Но тут неожиданно за учителей вступился Ленин отец. «Игорек, ты знаешь, сколько им платят?» – спросил он под неодобрительный взгляд жены. Игорь снова покачал головой. «Знаю. И за такую работу – это даже слишком много. Кроме того, это контракт, который они подписывали, когда их брали на работу. Не хотели подписывать, пошли бы в другое место». «Но в другом месте платят столько же», – ответил Ленин отец, переворачивая еще одну стопку водки. Игорь снова не согласился. «Они хорошо знали, на что шли, – сказал он, – когда выбирали бесполезную профессию. Человек и вообще должен брать на себя ответственность за свои решения. А лохи есть лохи».

Отец выпил еще стопку. «Но ваших-то с Олей детей кто-то должен будет учить?» – спросил он. «Когда у нас будут дети, – ответил Игорь, всем своим видом рассеивая нелепые идеи, – я смогу оплатить их образование у самых лучших учителей. Для этого я и зарабатываю деньги. И если учителя моих детей будут хорошо работать, они получат другие деньги. А нищие с дипломом в кармане и раздутыми амбициями никому не нужны, – он даже откашлялся. – И вообще незачем плодить образованцев и анархистов с фигой в кармане. Только бездельничают и разводят разговоры о социализме и любви к арабам. Вы же не хотите, чтобы все было, как в совке?» Игорь пожаловался на то, что вокруг стало слишком много бедных, которые ничего не производят, а только едят общественный хлеб, предложил лишить бедных права голосовать на выборах, но потом все же согласился с тем, что для начала было бы достаточно как-то помешать им размножаться. Впрочем, пока, продолжил он, в Америке или Израиле бедные любят деньги, смотрят фильмы про богатых и хотят стать богатыми, они еще не полностью потеряны для общества. Хотя есть нечто и хуже бедных – это социалисты, анархисты и гуманитарии, которые защищают права арабов и извращенцев. «А с арабами, – сказал он, – надо поступать просто: если ты террорист, всю твою семью к стенке, а весь клан выселить. И никакого террора не будет. Это все понимают; вот только левые не дают это сделать, потому что продались арабам». «Вот всю эту левую сволочь, – добавил Игорь мрачно, – надо утопить. Все эти левые и гуманитарии просто ничего полезного не умеют делать. Левым, по определению, может быть либо подлец, либо провокатор. А в школах надо преподавать полезные вещи вроде компьютеров и обязательно ввести курс про деньги».

Наконец, они ушли, родители включили телевизор, и Лена смогла сбежать из дома. С Иркой они встретились на автобусной остановке. «Ебана в рот, – сказала Ира, после того как они поприветствовали друг друга, – Алекс вчера конкретно обломался. Ты его не видела после того, как ты свалила». «Да мне типа похуй», – ответила Лена, и на этом тема была исчерпана; они сели на автобус и поехали в сторону Центра Кармеля. Недалеко от входа в Сад матери уже стояла довольно большая знакомая компания; с ними был и Серый. Они прошли вдоль площади, туда и обратно, а потом зашли в сад и два раза обошли его по кругу. Иногда здесь в саду жил бомж, которого Серому нравилось доставать, но в последнее время бомж не реагировал, а сейчас его и вообще не было. Они уселись на скамейку, и Рыжая достала бутылку. «Где взяла?» – спросила Ира. «У предков спиздила, – объяснила Рыжая. – Они после вчера лежат, как тряпочки». Они выпили и еще немножко поговорили, но говорить-то было практически не о чем. И тут Серый спохватился. «У меня есть поприкольнее бухла», – сказал он, растягивая слоги. «Да мы ж твой корабль вчера добили, – ответил какой-то его приятель, имя которого Лена никак не могла вспомнить. – Ты чего, совсем память потерял?» «Дурак ты, – сказал Серый, – и шутки твои дурацкие. У меня с собой клей». «Во придурок, – снова влез тот же тип, – таскать сегодня с собой клей. Хорошо, что на мусоров не нарвался». «Сам придурок», – злобно огрызнулся Серый, и они стали нюхать клей. Но после водки клей пошел плохо; точнее, сначала было хорошо, и даже мир стал как-то живее и радостнее, но потом Иру начало рвать, а у Лены – кружиться голова. Потом она почувствовала, что изнутри ее тоже стало медленно выворачивать.

Вдобавок ко всему, пока Ирку рвало в кустах, этот левый чувак, чье имя Лена так и не смогла вспомнить, начал ее лапать. «Ебаный карась, – подумала Лена, – второй день подряд. Да что же это такое? Отвали», – сказала она чуваку. «Да я что? – ответил ей чувак, глядя на нее мутными глазами и продолжая ее лапать за грудь. – Я что? Я ничего. Я типа здесь стою». Чуваку хотелось дать в рыло, но было понятно, что добром это не кончится; к тому же у нее продолжала кружиться голова. «Я типа все, – сказала она, – я домой к предкам пошла смотреть телевизор. Всех с Новым годом». «Да ты что, опять с дуба рухнула? – сказал Серый. – У тебя что, месячные? Тебя типа какая укусила?» «Взяла и укусила, – сказала Лена зло, – такая ж-ж-ж, а потом у-у-у». Все засмеялись. «Леночка, не уходи, – сказала Ира, выходя из кустов и повисая у нее на шее, – не уходи, мы всё простим». «Завтра, – ответила Лена. – Я тут с вами сериал пропускаю». Она повернулась и пошла по дорожке в сторону выхода. «Совсем охуела от клея», – неодобрительно пробормотал ей вслед кто-то из знакомых. Она вышла из Сада матери на освещенную улицу; на площади Центра Кармеля было полно подростков. Голова кружилась меньше, но на душе становилось все поганее. «Ну вот, депра», – подумала Лена мрачно – и, вместо того чтобы и правда пойти домой, прошла вдоль площади и вышла на бульвар Мория, где бывала редко. Было гораздо холоднее, чем вчера, и она поняла, что замерзла, спрятала руки в рукава; неожиданно начал моросить дождь. Но домой ей все равно не хотелось; собственно говоря, ей не хотелось вообще никуда.

Отбиваясь от легкого головокружения, Лена шла вдоль Центра Кармеля и бульвара Мория, и всюду в кафе за круглыми столиками сидели чужие непонятные люди, которые казались ей очень счастливыми. Эти люди пили кофе, иногда что-то ели, разговаривали, в темноте светились витрины. Некоторые из них читали, другие сосредоточенно стучали на компьютерах. От несчастности, одиночества и ненужности ей стало больно уже физически, до боли в мышцах и рези во всем теле, а от водки и клея продолжало выворачивать внутренности. Лена почувствовала, что очень злится на всех них; ей не хотелось идти между ними, и она свернула в незнакомый переулок. Вдоль переулка тянулись низкие дома, погруженные в зелень, они смотрели на нее большими равнодушными окнами, сквозь которые были видны картины на стенах и огромные книжные шкафы. «Как я их всех ненавижу», – подумала она, поворачивая куда-то в сторону, потом в сторону еще раз – пока наконец не почувствовала, что совсем потерялась; а холод пробирал до костей, дождь усиливался, и головокружение не проходило. «Вот тебе и новый год, – подумала Лена. – Такое же дерьмо, как и старый». Сначала она просто боролась с желанием разреветься, а потом стала размазывать по лицу слезы и капли дождя. Сады за изгородями и каменными стенами тихо шелестели под дождем. Она беспорядочно бродила по каким-то незнакомым, почти безлюдным улицам, стараясь подняться назад на гребень горы, но спрашивать дорогу ей все равно не хотелось. Да и на улицах почти никого не было. Дома и деревья, шуршащие под ночным дождем, казались ей почти живыми, тяжелыми, только ждущими возможности заговорить. Она почувствовала, как сначала промокли кроссовки, потом джинсы, а под курткой было холодно так, что казалось, что вода затекает прямо под одежду. Она начала дрожать, а вязкая усталость все больше наполняла тело. Когда дождь еще усилился, Лена зашла в подъезд одного из домов, села на каменный пол, обхватила колени и тихо и безнадежно заплакала.