– Я… помог Мрачному договориться с кузнецом насчет пепла его старика, – произнес Гын Джу таким глухим голосом, словно говорил из-под подушки. – Это заняло почти целый день, но… Кажется, он неплохой парень. Очень беспокоится за тебя.

О боги подземные, неужели это необходимо обсуждать прямо сейчас? Охренеть можно, какое важное дело… Неспокойная совесть тут же прогнала вспыхнувшее было раздражение. Сама виновата в том, что все так сложилось, и пора уже это признать. Но пока принцесса решалась, Гын Джу снова заговорил, торопливо, отчаянно, но с такой же мягкостью, с какой Мохнокрылка обходилась с ее раненой рукой:

– Все складывается очень удачно, Мрачный хочет отдать меч тебе, но его нужно сделать точной копией твоего, и кузнец знает, как сбалансировать клинок и все такое прочее, так что…

– Я поступила глупо, когда увлеклась Мрачным, Гын Джу, и он тоже увлекся мной, но это вовсе не означает, что завтра мы с ним убежим и оставим тебя одного, – призналась Чи Хён, и слеза, скатившаяся по ажурной маске, сразу же подсказала, что выбрана не лучшая тема для разговора. – Вот ведь жопа! Я ужасно устала, Гын Джу, и не могу сейчас связно рассуждать. И прежде чем мы продолжим разговор, прошу, поверь мне, я люблю тебя и никогда не перестану любить, даже если… даже если мне говорят, что я не должна тебе доверять, даже если Феннек обвиняет тебя во лжи, я все равно люблю тебя. Что бы ни было между мной и Мрачным, я никогда не переставала думать о тебе, клянусь!

– Что бы ни было между тобой и Мрачным, – повторил Гын Джу, кивнув самому себе с таким видом, будто бы нашел ответ на все вопросы. – И все-таки как насчет Феннека? Ты ведь простила его за… за то, что он пытался разлучить нас? Значит, ты не ко всем предателям и лгунам относишься так же…

– Что? – Чи Хён склонила голову набок, разглядывая замолчавшего любовника. – Послушай, мы сейчас говорим о нас с тобой, обо мне и Мрачном или о Феннеке и Софии? Выбери что-нибудь одно, мне не выдержать две-три темы сразу.

Гын Джу помолчал, затем протянул руку и взял бутылку. Другой рукой он развязал ремень своей маски и, когда она заколыхалась у него под подбородком, одним долгим глотком выпил все.

– Гын Джу, это превращается в жалкую мелодраму. Почему бы нам не погасить лампу, не сбросить одежду, не лечь в постель, не обниматься до рассвета? Обещаю, утром мы первым делом все обсудим, прежде чем займемся другими…

– Феннек не врал тебе, – сказал Гын Джу, отдышавшись от крепкого пойла. – Это я солгал.

– О чем это ты? – резко спросила Чи Хён, отчаянно надеясь, что он заткнет разверзшуюся между ними пропасть самым простым объяснением.

Возможно, он имеет в виду какую-нибудь мелочь, о которой они спорили с Феннеком, какую-нибудь свою невинную ложь. Или посчитал серьезным проступком простое преувеличение…

– В день вашего бегства из Хвабуна я действительно сделал все то, в чем он меня обвинил, – ответил Гын Джу дрогнувшим голосом, но с каменным лицом. – Я рассказал твоему первому отцу… рассказал королю Джун Хвану о вашем плане и привел стражников в гавань.

Чи Хён сидела, проглатывая его слова, точно кусок липкого, жирного соевого творога. Он молча смотрел на нее, а она так же молча смотрела на него, но оба изменились за считаные секунды. Вместо мучительных сожалений его лицо с дорожками слез на щеках вызывало у нее теперь лишь крайнюю неприязнь.

– А потом ты солгал мне, когда София привела тебя сюда, – напомнила Чи Хён, не повышая голоса. – Ты клялся, что любишь, что никогда меня не предавал и что Феннек оклеветал тебя. Ты лгал мне всегда и во всем.

– Нет, не во всем, – возразил он, все же сохранивший остатки совести, о чем свидетельствовал смущенно опущенный взгляд. – Я всегда любил тебя и все делал только ради твоей безопасности. Клянусь жизнью, я просто боялся, что попытка пройти сквозь Врата плохо кончится для тебя… Всем известно, что Врата – это верная смерть. Разве я не умолял тебя каждый день одуматься? Разве не предлагал уплыть на лодке? Я ничего не говорил твоему первому отцу до самого последнего дня, когда ты окончательно отказалась прислушаться к моим просьбам и выбрать другой маршрут бегства… Будь у меня хоть крохотная надежда, что все пройдет благополучно, я бы ни за что так не поступил. И даже потом, когда стало ясно, что вы сбежали, несмотря на то что королю Джун Хвану известны ваши планы, я бы отправился вслед за тобой в эту адскую пасть, если бы… если бы стражники твоего второго отца не задержали меня в гавани и…

– Я готова была убить Феннека, – проговорила Чи Хён, вздрогнув от отвращения. – Я так обезумела от счастья, когда ты вошел в мою палатку вместе с Софией и сказал все то, что я хотела услышать… И конечно же, решила, что старый хитрец «брат Микал» на пару с моим вторым отцом все это придумали, чтобы разлучить нас с тобой. Конечно же, ты ничего не говорил моему первому отцу, конечно же, ты не предавал нас. Я так рассвирепела, Гын Джу, что уже воображала, как воткну клинок в горло Феннеку, и будь я немного в другом расположении духа, когда стояла рядом с ним… – Чи Хён усмехнулась. – Знаешь, когда ты вернулся и солгал, глядя мне в глаза, когда ты плакал, уткнувшись лицом в мои волосы, и уверял, что тебя оговорили, я так отчаянно хотела поверить, что перестала рассуждать здраво. Я приперла Феннека к стенке и повторила все то, что услышала от тебя, но он ни в чем не сознался, лишь сказал, что сожалеет о своей попытке поссорить нас. Я до того взбесилась, что могла совершить какую-нибудь глупость – ударить его или прогнать. А теперь, когда я узнала, что он ни единожды не обманул… что произошло именно то, о чем он уверял меня со дня побега, я не могу больше доверять тебе.

– Можешь! – воскликнул Гын Джу, наконец-то оторвав взгляд от подушек под ногами. – Клянусь, Чи Хён, пока мы с Софией добирались сюда, я все время думал о том, как признаться, но когда тебя увидел… Я не хотел делать тебе больно, и да, я проявил слабость, солгав. Я ненавижу себя за это, я не достоин твоей любви, и поэтому я… должен был сказать правду. Я не мог больше жить с чувством вины.

– Ты просто ждал, пока я снова не раздвину перед тобой ноги, – криво улыбнулась Чи Хён. – Пока не разрешу прочитать твою новую любовную поэму… Или пока в лагерь не приедет мой хренов второй отец? Вот причина, по которой ты все мне рассказал, разве не так? Боялся, что мы с Канг Хо и Феннеком обсудим случившееся, сопоставим факты и поймем, что ты предал нас!

– Нет, – едва не зарыдал Гын Джу, – клянусь, что все было…

– Хватит на сегодня клятв, Гын Джу, – оборвала его Чи Хён. – Уже поздно, и твоему генералу нужен отдых. Убирайся на хрен из моей палатки и не смей появляться, пока я сама не позову.

Гын Джу покорно вскочил на ноги:

– Где я должен находиться…

– Мне насрать, где ты будешь находиться! – Гнев разрывал ей грудь, она с трудом сдерживалась, словно взведенный арбалет со слишком чувствительным рычагом спуска. – Но я хочу, чтобы тебя в случае чего можно было найти, быстро и легко. А вздумаешь покинуть лагерь – не жди от меня пощады! Будешь до конца своих дней считаться предателем и дезертиром.