отпечаток на проекты сталинских реформ 1930-х годов. Требуется некоторая сила исторического воображения, чтобы снова свести обе части воедино в забытом контексте русского Серебряного века.

Глава девятая

«Дух синтеза»

Если понятие софийности хозяйства привело к сдвигу в сознании по отношению к хозяйственной жизни, то сопоставление двух научных дисциплин, экономики и философии, позволило Булгакову также внести оригинальный вклад в область собственно философии. Предложенный Булгаковым необычный подход к труду и хозяйству как к достойным объектам философского осмысления вписывался в самые актуальные философские споры того времени, а именно неокантианскую дискуссию, посвященную эпистемологии, и более общие попытки преодоления позитивизма. Предлагая новый подход к хозяйственной жизни, «Философия хозяйства» излагает тщательно аргументированную философскую позицию. Булгаков в первую очередь стремился построить «практическую» философию, призванную стать ответом на фундаментальный вопрос: как объяснить отношение человека к внешнему миру, как перекинуть мост между интеллектом и жизненной практикой? В поисках этого ответа Булгаков использовал все доступные ему источники: современную философию, романтизм XIX века, литературу символизма, христианскую традицию, труды русских мыслителей, в частности Соловьева и Федорова, и даже элементы марксизма или, в более широком смысле, экономического материализма. Булгаковский образ активного труженика, участвующего в общем деле всеобщего воскрешения, в переводе на язык философии превратился в преодоление пропасти между субъектом и объектом посредством труда и одновременно в новое изложение христианской драмы грехопадения и воскресения. На первый взгляд, «Философия хозяйства», посвященная экономическому существованию человека, имеет мало общего с другим важнейшим произведением Булгакова, созданным в этот период, «Светом невечерним» (1917), в котором автор обращается к религиозному опыту человека; однако, взятые вместе, эти сочинения представляют собой последовательную реакцию на позитивизм и марксизм, являвшийся, по мнению Булгакова, его наиболее опасным проявлением.

Трудовая теория познания

В философском плане «Философия хозяйства» задумывалась прежде всего как ответ на неокантианство. За век до этого поэты и философы-романтики отреагировали на рационализм Просвещения, перенеся свое внимание с человека на неуправляемые силы природы. Немецкая романтическая философия в особенности стремилась примирить мыслящего, познающего субъекта, предложенного Кантом, с миром, который является внешним по отношению к этому субъекту. Реакция Булгакова 1910-х годов на его собственный более ранний идеализм вторила реакции романтиков на Канта. В «Философии хозяйства» Булгаков вернулся к центральной проблеме, беспокоившей романтическую мысль: как объяснить отношения между человеком (мыслящим субъектом) и внешним миром (объектом)[320]. В целом, Булгаков обвинял Канта и его нынешних последователей в избыточном «интеллектуализме» или рационализме. Рационалистическая традиция в европейской мысли, от декартовского «ультраинтеллектуалистического» «Cogito ergo sum» до «Logik der reinen Erk-enntniss» («Логика чистого познания») Германа Когена, воспринимала логику как единственный организующий принцип бытия. С точки зрения рационалистической философии бытие являлось лишь мыслью, полагающей саму себя внутри замкнутой и самодостаточной системы[321].

Булгаков считал, что Кант, рассуждая о возможности познания в «Критике чистого разума», искусственно изолировал мыслящего субъекта от внешнего мира. Канта, очевидно, интересовало трансцендентальное познание, «занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori»[322]. Однако тем самым исключая из рассмотрения опыт и концентрируясь исключительно на предмете познания, Кант невольно поместил этот предмет за стеклянную преграду и построил одностороннюю философию чистого, квиетистического размышления. Идеализм оказался не в состоянии решать проблемы, связанные с какой бы то ни было действительностью, лежащей за пределами мыслящего субъекта.

Если Кант ошибался, концентрируясь исключительно на мыслящем субъекте, то неокантианцы усилили и вульгаризировали этот акцент. В своей вариации на тему «Философских писем о догматизме и критицизме» Шеллинга, явившихся ответом на «Критику чистого разума», Булгаков утверждал, что попытки неокантианцев утвердить «профессиональный» критицизм, пригодный для различных отраслей науки, являются пустой претензией[323]. Познание в его практическом измерении было для Булгакова в значительной степени спонтанным процессом, точный ход которого не может быть определен заранее. В своем всепоглощающем увлечении методологией неокантианцы поставили телегу впереди лошади, поскольку настаивали на том, что теория познания должна предшествовать самому знанию. В результате они упустили из виду объект познания. Ни Кант, ни неокантианцы не смогли провести различие между наукой, которая должна заниматься общими формами знаний, и философией, задачей которой, скорее, является объяснение самого факта познания.

По существу, идеализм, как в кантовской, так и в современной критической форме, концентрируясь на познающем субъекте и процессе познания, не мог объяснить мир, внешний по отношению к данному субъекту. Он мог задаваться вопросом «Как возможно познание?», но не «Как возможна природа?». В этом отношении критика Булгакова лежит в русле убеждений Шеллинга, который исходил из того, что познание возможно при условии совпадения объективного и субъективного.

Шеллинг возражал против тех узких рамок, которыми Кант ограничил свои рассуждения о познании, и стремился развить трансцендентальный идеализм до такой степени, чтобы он превратился в то, чем должен был стать, – в общую методологию познания. Эта тотальная философская система должна была состоять из двух частей. Первая, натурфилософия, рассматривала объект – природу – как данность и пыталась объяснить его отношения с субъектом. Благодаря рефлексии природа в конечном счете превращалась в свой собственный объект, поскольку ее изучение человеком наделяло природу разумом. И наоборот, трансцендентальный идеализм – вторая часть философской системы Шеллинга – шел от субъекта и стремился объяснить, каким образом он связан с объектом. Другими словами, система трансцендентального идеализма представляла собой попытку оправдать наше базовое представление о том, что вещи существуют вне нас. Проблема отношений между субъектом и объектом проходит через все творчество Шеллинга, так как он видел основную задачу философии в объяснении совпадения субъективного и объективного[324].

Булгаков отдает должное Шеллингу за то, что тот смог «разбить стену» между субъектом и объектом посредством двух «глубоких и жизненных идей (тождества субъекта и объекта и понимания природы как живого развивающегося организма)»[325]. Философия тождества утверждала, что, в конечном счете, дух внутри нас и природа вне нас представляют собой одно и то же; то есть субъект и объект взаимопроницаемы. Соответственно, эволюционное развитие природы, наполненной разумом, приобретало не только механический, но и метафизический смысл. По словам Булгакова, философия тождества позволила Шеллингу поставить вопрос о том, как возможно объективное действие, то есть обратиться к проблеме существования мира, внешнего по отношению к субъекту. Как интеллект воздействует на природу? Как что-то может выйти за свои пределы, чтобы вступить во взаимодействие с внешним миром?

Хуже того, считал Булгаков, Кант взял за основу неадекватный субъект. Этот критический упрек носит более фундаментальный характер, чем первый, поскольку