– Хотелось бы узнать, что думает Ларри Даймонд, – громко, так что слышит весь ресторан, говорит Энн Луиз. – Но, похоже, мисс Мати ему все мозги вытрахала.

Все брокеры (включая вас) оглядываются в направлении ее указующего перста. Даймонд сидит, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами и бледным бесчувственным лицом.

– Вы видели его походку? – не унимается Энн Луиз. – Бедняга еле ноги передвигает!

Толпа взрывается грязным смехом. Однако к тому времени, когда вы, гордо встряхивая волосами (включая седые), покрываете половину отделяющей вас от Даймонда дистанции, разговор вновь переходит на Ямагучи.

– Подозревать можно кого угодно, – заявляет кто-то из брокеров. – Фармакологические концерны, Государственный онкологический центр, террористов всех мастей, включая Американскую медицинскую ассоциацию…

– Ларри, ты в порядке?

Капли пота у него на лбу – как стеклянные жуки. Некоторые из них убегают, когда он открывает глаза.

– В полном, – отвечает он вяло. И добавляет уже тверже: – Пойдем отсюда!

Он извлекает из кармана потертых джинсов чудовищный рулон долларов, которого хватило бы для учреждения Техасской биржи, и роняет три банкноты в хлебницу. Затем накидывает кожаную куртку, словно рыцарский плащ. И направляется к выходу, стараясь идти нормально.

– Ларри, на минуточку…

– Ларри, у меня вопрос…

Ларри то, Ларри это. Целый хор вздымается навстречу, когда вы вдвоем проходите мимо стойки бара. Даймонд снова достает великолепный рулонище, отщепляет четвертый полтинник – и кидает бармену.

– Обделен надеждами, но свободен от иллюзий, – жизнерадостно объявляет он. – Выпейте за мой счет, друзья!

– Постой, Ларри, ты веришь…

– Я верю, что Будда был лягушкой. А в каждой лягушке сидит Будда. Посмотрите, как они медитируют на листках кувшинок! Чем не монахи?

Толпа замолкает. Брокеры расступаются, чтобы дать Даймонду дорогу.

– Дева Мария, наверное, тоже была лягушкой. Это проливает свет на непорочное зачатие.

Даймонд приближается к двери, вы идете следом. Поравнявшись с Энн Луиз, вы протягиваете руку и хватаете ее за нос. И крутите – до тех пор, пока он не делается мягким, как упаковка жевательной резинки, – не обращая внимания на истошные вопли.

Этот жест мог бы стать замечательным прощальным аккордом с золотой медалью за эффектность, но телевизор все испортил, как он умеет портить все на свете. Даймонд, бормоча о младенце Иисусе-головастике, едва успевает сделать несколько шагов (а вы едва успеваете отпустить развороченный нос Энн Луиз), как вдруг новый экстренный выпуск прерывает мексиканского кровососа на полуукусе. Со смесью облегчения, раздражения и веселья диктор объявляет, что «устройство» доктора Ямагучи нашлось. Оно все это время находилось в номере, под кроватью. «Согласно заявлению полиции, доктор Ямагучи за обедом принял слишком много сакэ. Вернувшись в номер, он опрокинул столик, на котором лежал чемоданчик. Инструмент выпал и закатился под кровать».

Камера переходит на Ямагучи; тот невинно хлопает глазами, держа в руке нечто похожее на полупрозрачную палку. Брокеры шикают на рыдающую Энн Луиз, чтобы расслышать объяснения доктора. Увы, знаменитый японец лишь покачивается и хихикает.

– Да он пьян в зюзю, посмотрите на него! – с отвращением говорит брокер из «Пэйн Уэббер».

– Ну и что? Ты на себя посмотри!

– Я же не великий ученый! И не гений, который открыл средство от рака.

– Да-а… И это парень, на котором держится благополучие всего мира!

– Вот именно. Не доверяю я этому япошке.

– Ага! Если завтра зарубежные рынки откроются, ты первый поцелуешь его туда, куда восходящее солнце не заглядывает!

– Видели, да?! Видели, что сделала эта шлюха? – Энн Луиз рыдает и держится за нос, но никто не обращает внимания.

– Отец – лягушка, сын – головастик, святой дух – болотный газ! – заявляет Ларри Даймонд и, схватив вас за руку, ставит последнюю ноту в прощальном аккорде.

Оказавшись на улице, Даймонд опять расцветает. Он бросает монетку безрукой бомжихе; та ловит ее, подставив декольте. Монетка проваливается, звонко катится по Шестой авеню.

– Мажоры, суки, лифчик отняли, – поясняет бомжиха. Догнав монетку, она падает и хватает ее зубами.

Лицо Даймонда кого угодно способно испугать стальной свирепостью, но сейчас он буквально сияет от счастья. Все так быстро меняется: вверх-вниз, взад-вперед… Вы словно Алиса в Стране Чудес.

Даймонд держит вас за руку. Рыхлая ущербная луна, выпятив пивной животик, прижимается к поджарому прессу городского зарева. В сухом прохладном воздухе сквозь перекличку сирен, сквозь бибиканье и рев моторов отчетливо слышна шарманка, играющая «Путников в ночи». Даймонд привлекает вас к себе – а может, ваши туфли превратились в игрушечные заводные машинки и сами везут хозяйку в его объятия? Вы закрываете глаза…

– Если съесть собачье дерьмо, а потом высрать – какое дерьмо вылезет, собачье или человечье?

О боже! Вы лезете в сумочку с твердым намереньем угостить этого королевского оборванца доброй струей американского газа – но тут Даймонд, глядя в глаза почетному алкашу Ее Величества, с неподдельной честностью отвечает:

– Все зависит от подливки.

Коротышка вежливо приподнимает жокейскую шапочку:

– Тогда уж и от столового вина. Хм-м… Интересное решение, уважаемый!

Даймонд, морщась от боли, седлает свою «Веспу».

– Запрыгивай, – говорит он. – Подвезу тебя до машины.

Он бросает монетку. Королевский алкаш подхватывает ее на лету.

– А ты что, уезжаешь?

– Да, надо связаться с доктором Ямагучи. Откладывать нельзя.

– В чем дело, Ларри? – спрашиваете вы у его затылка. – Можешь объяснить по-человечески?

Мотороллер съезжает с тротуара и вливается в поток машин, если можно назвать потоком ленивое движение на улицах делового района в нерабочие часы.

– Ерунда. Очередной рассказ о тяжелой судьбе. Причем весьма неромантичный.

– У тебя рак, да?

– Я тот самый парень, которому вскрыли нарыв.

– Рак толстой кишки?

– Прямой кишки.

– Ах, Ларри…

– Я предупреждал, это очень неромантично.

– Мне так жаль, Ларри.

– Ну что ж. Не одно, так другое. Что-то постоянно пытается сбросить нас с листка. Отец Урагана, старый индеец по имени Разъезд На Большой Дороге, лечил меня народными средствами, и до сих пор опухоль удавалось контролировать. А сегодня утром она распустила волосы и устроила концерт.