Не дожидаясь, пока меня осенит идея, я выключила чайник, пихнула на место ящик, сгребла со стола клеенку с объедками, свернула ее комом и швырнула за дверь в дальнюю комнату. Одеяло полетело следом. «Так… сумку с остатками продуктов на плечо, кочергу в руки, свет выключить. Теперь следы моего присутствия не так заметны. Пройдет минута-другая, прежде чем эти — как их там? — спохватятся. Если спрятаться где-нибудь в прихожей и незаметно выскользнуть из дома, когда они будут в комнате, это даст мне шанс добежать до леса. Пусть попробуют найти меня там ночью! Только бы переиграть их в прятки здесь, в доме!»

Я нащупала выключатель в прихожей и ровно на три секунды вдавила кнопку. Этого времени мне хватило на то, чтобы разглядеть квадратную крышку погреба.

Сигать в полной темноте в яму неизвестной глубины — не самое безопасное занятие на свете, но выбирать не приходилось. Лучше уж сломать себе шею, чем ждать, пока тебе переломают пальцы.

Я шагнула туда, где только что видела люк, и провела по полу кочергой. Она звякнула, задев металлическое кольцо, и, ориентируясь на звук, я подцепила железяку пальцами свободной руки — больной руки, о которой сгоряча позабыла. Темноту прихожей огласило мое сдавленное проклятие. Пришлось положить кочергу на пол и задействовать здоровую руку.

Крышка оказалась тяжелой, но звуки за стенами дома подвигли бы меня поднять и десятипудовую штангу. Машина остановилась. Я подперла плечом крышку и наклонилась над провалом в полу. Дверца машины открылась. К вящей своей радости, я нашарила рукой боковую жердь приставной лестницы. Открылась вторая дверца. Я схватила кочергу, зажала под мышкой сумку и осторожно ступила на верхнюю перекладину. С улицы доносился непонятный шум. «Что за возню они там устроили?» — подумала я и аккуратно опустила над собой крышку.

Звуки тут же заглохли. «Вот незадача! — огорчилась я. — Как же я пойму, что пора вылезать? Ну, положим, шаги я услышу. Но вдруг они приехали не вдвоем, а втроем или вчетвером, и кто-нибудь застрянет у машины? Ладно, что-нибудь придумаю! Например, чуть-чуть приподниму эту могильную плиту».

Тишина длилась целую вечность. Рука, судорожно сжимавшая кочергу — мое единственное оружие, не считая зубов и когтей, — успела окоченеть. Потом глухой удар возвестил о том, что дверь в сени распахнули, треснув ею о стену. Непосредственно вслед за ударом я услышала отчаянное мычание и странный топот, словно там, наверху, пустились в пляс сразу несколько чечеточников. Не успела я удивиться, как топот перекрыл животный вопль:

— А-а-а! Отпусти палец, сука! Выруби его, Кошак, или он откусит мне палец!

Снова плясовая («Эх, яблочко»), мычание, а потом…

— Вы что, охренели?! Я ведь могу и рассердиться… Ох…

Меня точно кобыла в живот лягнула. «Этого не может быть! Я сплю и вижу кошмар. Как они добрались до Прошки? Он же в Москве, Бог знает за сколько верст от этой ледяной пустыни! Но голос!.. Я не могла ошибиться…»

Что-то тяжелое и мягкое шлепнулось на пол.

— Уф! Говорил я тебе: вкати ему дозу! Лежал бы себе спокойно, как куль с тряпьем, всю дорогу.

— Заткнись! Лучше вверни пробки и включи свет.

— Сам вворачивай! У меня от его брыканий все тело в синяках и палец прокушен. И все из-за тебя!

— Слушай, Акопян, у тебя мозги есть или все в сало ушло? Ты понимаешь, что наши рожи известны всему Питеру? Что хозяева обеих квартир уже бегут в милицию? Что казак мой, возможно, видел новости и желает задать нам пару вопросов?

— Но он же тебя не заложит? — Гонора в жирном баритоне поубавилось.

— Нет, но приехать может. И как мы будем с ним объясняться? Нужно срочно вытряхнуть из этого шута горохового имя его хозяина и драпать отсюда во весь дух. А послушай я тебя, и мужичок не вязал бы лыка еще часов шесть. Все, закрыли базар! Займись пробками, а я приведу его в чувство.

«Сейчас Акопян выяснит, что пробки уже завинчены, и они устроят обыск». Эта мысль не вызвала у меня никаких эмоций. Так или иначе план побега провалился. Не могу же я бросить Прошку на растерзание! Придется ввязаться в драку. Двое на двое — не так уж и плохо. Правда, Прошка валяется на полу без сознания, а Кошак, кажется, «долбаный спецназовец», но на моей стороне фактор внезапности. Как только Акопян объявит о своем открытии, я выскочу, словно черт из преисподней, и испытаю на прочность кочергу. Хорошо бы Прошка к тому времени очнулся!

Наверное, с мозгами у Акопяна действительно было негусто. Он даже не подумал поднять тревогу. Наверное, не сумев повернуть пробки в нужную сторону, он начал их вывинчивать, а потом снова закрутил как положено. Во всяком случае, он не подавал голоса, а потом сквозь щель в полу пробился свет.

— Ну? Что с ним? Дышит?

— Куда он денется! Вон, веки дрожат! Значит, уже очухался и валяет ваньку. Давай, Акопян, помоги мне его затащить.

Я решила не спешить с открытием боевых действий. Если у Кошака реакция профессионала, то, увидев поднимающуюся крышку погреба, он не будет пялиться на нее в остолбенении и гадать, что бы это значило. А я не хотела, чтобы он испортил мой эффектный выход своими грязными спецназовскими трюками. Пусть лучше гады удалятся в комнату и закроют дверь. Тогда ничто не помешает мне преподнести им настоящий сюрприз.

Наконец дверь в комнату закрылась и стихли тяжелые шаги. Я готовилась к вылазке. «Сумку с продуктами придется бросить — будет стеснять движения. Ну и черт с ней, со жратвой! Тут не до жиру, унести бы ноги».

Я сняла с плеча ремень и уже хотела бросить сумку вниз, но вдруг подумала, что шум насторожит противника. Нет уж, лучше спуститься на последнюю ступеньку и тихонько положить ношу на пол. В конце спуска что-то дернуло меня за телогрейку. От испуга я чуть не свалилась, потом пошарила в темноте рукой и нащупала нечто вроде большого деревянного ящика, за угол которого и зацепилась телогрейка. Освободив ее, я благополучно добралась до земляного пола, положила сумку и на всякий случай решила еще пошарить вокруг — вдруг наткнусь на склад боеприпасов? Однако, кроме картошки, сваленной в угловые закрома, ничего не нашла. Придется ограничиться кочергой.

В прихожей снова было темно, как у черта за пазухой. Я бесшумно выбралась из своей норы и хотела опустить крышку на место, но, осененная счастливой мыслью, передумала. Если нам с Прошкой удастся вырваться из комнаты и выбежать на улицу, преследователи могут сгоряча провалиться в люк. Даже если они не переломают при этом руки-ноги, падение все равно здорово их задержит и, возможно, даст нам время дотянуть до леса. Поэтому я откинула крышку до конца и осторожно опустила на пол.

Стараясь не отрывать ноги от половиц и выставив вперед руку, я двинулась к двери. Войлочные подошвы краденых валенок бесшумно скользили по полу. Шаг… Еще шаг… Еще один… Наконец пальцы коснулись клеенки. На старт! (Флейты и валторны стихают.) Внимание! (Звучит барабанная дробь.) Вперед, Варвара! Твой выход.

Они стояли у кушетки ко мне спиной. Рябой, нагнувшись, щупал Прошкино запястье (да, это был Прошка!), а мордастый зачерпывал воду из ведра, которое держал в руке. Реакция у рябого и впрямь оказалась завидной. От двери его отделяло не больше пяти шагов, я ворвалась в комнату, как торнадо, жлоб Толик и головы не успел повернуть, а Вася не только увидел меня и оценил ситуацию, но и уже изготовился к прыжку. Возможно, он и успел бы упредить мой удар, но не хватило пространства для маневра. Зажатый с одной стороны кушеткой, а с другой — неповоротливым Акопяном, он мог двигаться только в одном направлении перпендикулярно вектору моей скорости.