возьму дистанцию ровно с шаг, но не улечу. Мишель пишет, что не может дозвониться и достучаться, волнуется. Мишура. Волнуется за статус, положение и прочую хренотень. За эти пару лет уже успел изучить ее. Как ни прискорбно отмечать, она довольно умная девушка, но скрывает это все за маской бесполезной куклы, не натуральная жизнь. Чистые эмоции, блеск глаз и детский восторг она излучает, когда даришь ей подарки, она любит животных и к ним особенно трепетное отношение. В такие моменты, есть возможность уловить блик настоящей Мишель Николс, которую она по каким-то своим причинам прячет. Не мне ее судить, ведь я, по сути, также живу, просто чуть лучше маскируюсь. В конце концов, мы подъезжаем к кладбищу и я издалека вижу церемонию. Одна, хрупкая на вид девушка, в чёрном, облегающем платье стоит настолько близко, насколько это возможно, к вырытой яме. Ее волосы развеваются ветром. Похудела, издалека замечаю, внутри поднимается вой и от картины происходящего, и от того, что в такой момент, меня не было с ней. Отпускаю таксиста и тихо направляюсь к свежей могиле. Встаю чуть поодаль, кивнув своим друзьям. Палмер и Лэнд, нынешняя Тодд, вымученно улыбнулись, но заметно, что процессия не прошла стороной их собственные эмоции, и также очевидно, что переживают за неё. Гостей немного, но и не сказать, что кроме нас тут никого. Парни в комбинезонах с авторемонта, в котором ее отец работал, несколько пар, видимо живущих по соседству. Женщины, насколько я знаю у него так и не появилось, по рассказам Киары он запредельно любил свою жену. Это вызывает невероятное восхищение и необъяснимую грусть. Она одна ближе к могиле, сосредотачиваю свой взгляд на ней. Как же хочется, прижать к себе и утешить, чем-то помочь, а не стоять здесь идиотом. Пусть мы и сказали друг другу все то, что было сказано, но сейчас ей нужна поддержка, и неважно, что сейчас нас ничего не связывает. Вижу, как она делает заметный судорожный вздох. Это плохо, она не ела, по информации общих подруг, а значит, вполне может потерять, как сознание, так и самоконтроль, уж не буду говорить о разуме. В такие моменты, он может напрочь укатить со словами аривидерчи. Оставляю сумку на земле, и пытаясь, не привлекая к себе внимания, подойти, как можно ближе к ней. Не удается миновать нахмуренных бровей, но к моменту, как до нее остается буквально пара метров, я ловлю глазами ее легкое пошатывание. Черт, проклинаю себя за эту чертову джентельменскую осторожность. В счет оказываюсь у неё за спиной, поддерживая за талию и гладя по руке.

– Тшшш…Просто поплачь, Киара. Не держи в себе. – отчетливо понимаю, и что скрывать, хочется быть помягче, наконец, всхлипывает и полуоблрачивается.

– Джеей…– на выдохе шепчет.

Без привычной маски невозмутимости, такая ранимая, болезненная, бледная и испуганная. Как же мне забрать всю твою боль?! Смотрю, не в силах не признать, что люблю ее, сука, до последнего вздоха. Даже если не смогу сам этого помнить в старости, обязательно передам эту историю патронажу и они будут изо дня в день мне ее пересказывать, чтобы каждое своё, новое сегодня я о ней помнил. Поглаживаю ее по волосам, и слышу, как плотину прорывает.

Никогда не думал, что можно гореть вместе с человеком, который чувствует боль. Сегодня узнал, что это вполне реально. Как схватилась за ворот чёрной рубашки, как выла от ощущения потери единственного, родного человека. Как оседала вместе со мной, не в силах удержаться на ногах. Как шептала что-то нечленораздельное, пребывая в болезненной пучине мыслей. Сам не представляю, как это выдержал, пусть мы и не вместе, но отдал бы все, чтобы у неё забрали эти дни, и эту боль. Уверен, что будь на ее месте кто-нибудь другой, эмоции были бы потише, но это она.

Истерика длилась без малого минут двадцать. Процессию не прерывали, поэтому закончили мы вовремя. Ее, обессиленно задремавшую в моих объятиях везли с Шерманом и, вот, я уже уложил ее в комнате, где она жила в отцовском доме. Сижу рядом с хрупким телом женщины, которую думал и убеждал, ненавижу. Даже во сне всхлипывает, периодически срываясь на непонятный шёпот. Агония боли вперемешку с собственной беспомощностью разрывают мне грудь. Внизу стол, еда, напитки. Поминки в разгаре, но я не хочу оставлять ее, я обязан ей помочь хоть чем-то..

Глава 24

Киара

Мы едем на моем старом Ниссане. Папа за рулем, мама на пассажирском, а я улыбаясь слушаю, как они напевают любимую песню. Так здорово, что мы выбрались поесть мороженого на пляж. Долгое время маме было нельзя из-за препаратов и химиотерапии, сейчас можно, как она мне сказала. Сегодня она вновь красива, папа подобрал ей парик в тон ее темно-каштановым волосам, она надела любимое платье. Так здорово сегодня, что я даже не балуюсь. Хотя мама всегда мне говорила, что за мной нужен глаз да глаз. Картинка меняется и я заглядываю в больничную палату. Вижу бледную маму, которая уже не дышит. Папа скулит на кровати, и я впервые вижу его таким. Осознание молниеносно срабатывает и я подбегаю к отцу, обнимаю и плачу. Я думала, что пережила уже эту боль, но нет. Следующий слайд сна, в котором я падаю в свежую яму и прошу закопать меня вместе с ними. Нехотя выплываю из беспокойного сна. Не понимаю где я и сколько я проспала. За окном темнота, в груди, это постоянное и увеличившееся вдвое за последнюю неделю, ощущение пустоты и боли. Виски нестерпимо гудят, пытаюсь приподняться, и замечаю мощную фигуру у кровати. Оперевшись спиной на борт, спит Джейден Рейнольдс. В голове всплывает картинка, как увидела его на похоронах. И в груди снова нарастает это общее чувство моей поганой жизни, знаю, что только сейчас так считаю, дальше возможно оправлюсь, но сейчас, верхние веки жжёт от нахлынувшего желания вновь плакать. Пытаюсь аккуратно встать, не будить парня, он ведь наверное с самолёта, должен отдохнуть. Да и по правде говоря, стоило ли ему здесь быть. Не успеваю я присесть, как он неспешно разминает шею и поворачивается в мою сторону.

– Что тебе нужно, скажи, и я принесу. Тебе нужно отдохнуть, Киара. И не спорь пожалуйста. – вроде бы голос звучит мягко, но твёрдо.

– Воды и аспирин. – сипло отвечаю.

– Минуту. – встаёт и скрывается за дверью.

Сижу на постели не в силах пошевелится, в голове нет ничего, ни мыслей, ни проблесков света,