остался только ты. В этом огромном безжалостном мире я одинока.

В ночной тишине ее тихий голос звенел набатом, а каждое слово било точно в цель. В мое черствое каменное сердце, пробивая в нем дыру, как вода, каплей за каплей…

— Пожалуйста, — повторила она. — Я прошу тебя. Просто побудь со мной этой ночью. Посидим у костра, посмотрим на звезды, выпьем горячего чая, пожарим картофель. Если захочешь, мы просто помолчим, а, если захочешь, я расскажу тебе о том, как жила.

Каждое ее слово ввинчивалось в мое сердце ржавым гвоздем. Сколько бы я ни пытался выставить между нами щит, не получалось. Наши жизни и души связаны. В Лари течет моя кровь и отрицать это бесполезно.

— Хорошо. Одна ночь, но с первыми лучами солнца я уйду. Если хочешь, ты можешь меня проводить.

Она улыбнулась так нежно и тепло, что я не мог этого не сделать. Я сжал в объятиях эту хрупкую девочку с душой бывалого воина. Самую сильную из всех, что я встречал в этой жизни, а я видал немало женщин. Хитрых, своенравных, своевольных. Настолько сильных, как Лари — никогда.

— Спасибо, — прошептала она со слезами. — Спасибо, отец!

Эта ночь была самой необыкновенной из всех ночей в моей долгой жизни. Вдали от городской суеты, от необходимости куда-то бежать и что-то делать, я мог сидеть, смотреть на звезды, наслаждаться моментом и быть собой. Не владыкой, не драконом и даже не отцом. Просто собой.

Рассвет наступил неожиданно и разбил хрупкую гармонию ночи. Лари смотрела на меня с грустью и улыбалась:

— Спасибо, что сделал это для меня. Я никогда не забуду этот момент.

Никогда, помноженное на вечность. Одна ночь — то немногое, что я мог дать своей дочери.

— Приготовлю нам чай, — грустно произнесла она и с тревогой посмотрела, как сонные лучи золотят верхушки деревьев.

Там вдалеке уже рождался новый день, полоскал медовый свет в алых, как первая кровь облаках.

Дракону стало отчаянно одиноко и грустно, хотя в последнее время я не уверен, чьи эмоции переживаю: свои, его, или Брианы. Во всяком случае, выть на луну недоразвитым Корасом раньше желания не возникало, а сейчас хотелось. Я пристыдил дракона и списал на чувства актрисы. Она найдет повод заморочиться, даже забыв о моем существовании.

На душе кошки скребли. Может она снова попала в беду? Она умудрится, без сомнений.

Попадет, но справится.

Она сильная.

Сильнее даже, чем сама думает.

— Это ведь разовая акция? — неожиданно спросила Лари, протягивая нелепую глиняную кружку. Она сама ее лепила и обжигала. В ее доме полно глиняной посуды.

Обнял кружку ладонями. На дне кружились лепестки и кусочки трав. Ароматный пар клубился сизыми змеями и растворялся, оставляя горьковатый привкус полыни.

Что я мог обещать? Что не уйду? Что останусь еще на пять сотен лет из солидарности? Она уже не в том возрасте, чтобы я подтирал ей слюни. Лари давно не ребенок, да и мне поздно играть в отца, поэтому я молча сделал глоток, и посмотрел на небо. Высоко в облаках, раскинув мощные крылья, медленно кружил орел, высматривая добычу. Внезапно он дрогнул и, огласив округу тревожным воплем, унесся прочь. С деревьев сорвались птицы. Раздался взволнованный вой волков. Лес встрепенулся, ожил, зашевелился. Казалось, все живое спасалось бегством, чуя приближение смертельного хищника. Настолько опасного, что никто не выживет при встрече с ним.

Они чувствуют открытие Небесных врат или…

— Я так и думала, — с грустью произнесла девушка и отхлебнула из своей кружки.

Или горькую ноту в напитке, приятно согревающем изнутри, давал драконий хвощеплет.

— Прости, — без явного сожаления выдавила Лари. — Ты мог дать мне всего лишь один день, точнее, ночь, — девушка аккуратно забрала из моих парализованных рук кружку. — А она сможет подарить мне жизнь. Жизнь, свободную от необходимости бежать и сражаться. Она сказала, что даже подарит мне смерть, понимаешь? Я больше не буду узницей! Я смогу уйти с острова, завести семью, а потом умереть, как обычный, нормальный человек! Даже ты, владеющей смертью, не смог отправить меня за грань, а она сможет.

На самом деле я мог. Всегда мог. И могу прямо сейчас, но кто в здравом уме убьет дочь? Одно дело принять самостоятельное решение, другое — сделать это собственными руками.

Я не мог ответить, мои губы и язык онемели, но я видел все что происходило и все понимал. Даже догадывался, кого вскоре увижу, и она не заставила себя ждать.

Как ни прискорбно осознавать, эта ночь не была чем-то сокровенным или особенным. Моя дочь отвлекала меня, чтобы Алфирея успела добраться до острова до открытия Небесных врат.

— Надо же, а ты справилась, — прозвучал за моей спиной сильный голос. — Я до последнего думала, что парализовать родного отца тебе не по зубам.

Глава 43

— Мой отец умер от старости, а этот… — Лари посмотрела на меня безжизненными глазами, — он мне никто.

Праматерь драконья…

Одна кровь на двоих — ничто?

Алфирея хмыкнула.

— Что ж. В таком случае, не будем затягивать. Как только я принесу из Небесного града то, что мне нужно, я тебя отпущу.

Алфирея медленно обошла меня по кругу и остановилась. Позади нее поднималось величественное солнце, поэтому я не разглядел ее лица. Укрытая тенью, она была широкая, в обрамлении копны смолянистых черных волос, непослушными кудрями рассыпанных по плечам.

Фигура дочери дракона смерти соответствовала ее статусу: широкая, мощная, сильная. Если бы не волосы, я бы подумал, что передо мной мужчина. От нее веяло грубой силой, уверенностью и надменностью. Истинная дочь Дракона Смерти.

— Значит, это ты, любимчик моего отца, долгожданный сын, которого у него никогда не было и которым он так гордится. Кому он вручил целый корпус сумеречных драконов. Где они, кстати?

Алфирея обернулась и многозначительно посмотрела на солнце. Сумеречные драконы не смеют показаться при лучах, они лишают их сил.

Богиня дала еще один круг почета вокруг своей жертвы и надменно хмыкнула. Худший вариант из возможных — обиженная женщина. С такой не договоришься, что ни предлагай. Разве что моя смерть, преподнесенная на подносе и с чувством собственного достоинства в моей же заднице станет для нее подходящим поводом продолжить разговор.

Еще одна недолюбленная дочь. Конечно они быстро нашли общий язык и сплотились против меня, бессердечного и жестокого отца.

— Не вижу в тебе ничего особенного. Обычный смертный, разве что с чешуёй и крыльями. Такой же беспомощный, как и обычные люди.

А столько злости в словах, как будто сама себе не верит.