— Можешь считать, что агенты уже отправились туда.

Вивьен выключила телефон. Рассел слушал, пока шел вместе с ней к машине.

— Извини меня.

— За что?

— Ну, за это… Извини, что вмешался. Я машинально.

Вивьен и правда удивил вопрос, который Уэйд задал Човскому. Она пожалела, что сама до него не додумалась, но со свойственной ей честностью не могла не оценить заслугу Рассела.

— Это оказалась здравая мысль. Весьма здравая.

Рассел, казалось, и сам удивился своей неожиданной догадке.

— Я подумал, наверняка этот Спарроу попал в цементный блок за то, что узнал или увидел, на свою беду, что-то лишнее…

Он помолчал, размышляя.

— Просто вспомнил письмо, которое передал вам.

По лицу его пробежала тень, и Вивьен поняла, что он заново пережил те обстоятельства, в которых получил это письмо. Строки, написанные неровным мужским почерком, с поразительной отчетливостью всплыли в ее памяти.

Всю жизнь до и после войны я работал на строительстве.

Она завершила мысль Рассела, которая из простого предположения превратилась в уверенность:

— И ты решил: вполне вероятно, что тот, кто убил Спарроу, и тот, кто написал письмо, — одно и то же лицо.

— Совершенно верно.

Между тем они пришли на парковку. На другой стороне большой площади за редкими деревьями высился скелетообразный силуэт американских горок и парашютной вышки и виднелись тенты Луна-парка на Кони-Айленде. Машин на парковке стояло мало, и Вивьен подумала, что в понедельник, конечно, не так уж много народу приезжает в парк развлечений, даже если день такой прекрасный, как сегодня.

Она посмотрела на часы.

— Из-за всей этой истории я забыла, что хочу есть, но теперь вспомнила. Подождем звонка капитана. Хочешь гамбургер?

Рассел смущенно и как-то неопределенно улыбнулся:

— Я не буду есть. Составлю тебе компанию, если хочешь.

— Ты на диете?

В улыбке Рассела отразились унижение и безоговорочная капитуляция:

— Дело в том, что в кармане у меня ни цента. А мои кредитные карты давно превратились в куски пластика. В городе есть места, где мне доверяют, но тут я на территории команчей. Никакой возможности выжить.

Несмотря на все, что она знала о беспутной жизни Рассела Уэйда, Вивьен неожиданно прониклась к нему симпатией и даже нежностью. И сразу же постаралась запрятать эти чувства подальше, чтобы они не натворили каких-нибудь бед.

— У тебя неприятности, да?

— Сейчас для всех тяжелый кризис. Ты же работаешь в полиции — слышала, наверное, про этого фальшивомонетчика, которого арестовали в Нью-Джерси.

— Нет, а что?

— Он изготовлял двадцатипятидолларовые банкноты, потому что двадцатидолларовых ему не хватало на расходы.

Вивьен невольно рассмеялась. Двое темнокожих парней в ярких рэперских шмотках обернулись на них, проходя мимо.

Вивьен посмотрела в глаза Расселу Уэйду и словно впервые увидела его. Скрытая за веселым взглядом, угадывалась его привычка к одиночеству. Возможно, эта привычка — скорее результат его собственного решения, нежели давления обстоятельств.

— Могу угостить?

Рассел безутешно кивнул:

— Я не в силах отказаться. Признаюсь, голоден зверски, с майонезом могу съесть хоть автомобильные шины.

— Тогда пошли. Автомобильные шины нам еще нужны. Кроме того, обед мне обойдется дешевле.

Они пересекли парковку и вышли на берег океана. На пляже никто не загорал, лишь кое-кто прогуливался с собаками, а еще кто-то бежал трусцой. Вивьен залюбовалась волшебной игрой воздуха и света на воде, отражавшей солнце и тени облаков. Она остановилась, обратив лицо к ветру, поднимавшему волны и украшавшему их пеной. Случались иногда в ее жизни такие минуты, как эта. Минуты, когда, глядя на бесстрастное великолепие мира, хотелось опуститься на землю, закрыть глаза и забыть про все на свете.

И чтобы все забыли о ней.

Но это невозможно. Из-за людей, которых она любила и о которых согласилась заботиться как человек. Из-за людей, которых не знала и о которых согласилась заботиться как сотрудник полиции. Многие из них в этот момент занимались своими делами или куда-то ехали, не ведая, что занесены в смертный список убийцы, чье безумие исключало какое бы то ни было милосердие.

Они пошли по дощатому настилу для прогулок на пляже, пока не обнаружили яркий киоск, где продавали хот-доги и гамбургеры. Запах жареного они учуяли еще раньше, он-то и привел их сюда. Под тентами возле киоска располагались столики и деревянные стулья, чтобы летом клиенты могли поесть в тени на берегу океана.

— Что хочешь?

— Чизбургер, пожалуй.

— Один или два?

Рассел помялся:

— Два было бы чудесно.

Вивьен снова улыбнулась. Не было никакого повода для улыбки, но этот человек иногда умудрялся всколыхнуть в ней беззаботность, которая прогоняла любое другое настроение.

— Хорошо, сиротка. Садись и жди меня.

Она направилась к продавцу и сделала заказ, пока Рассел усаживался под тентом. Вскоре Вивьен подошла нему с подносом, на нем еда и две бутылки минеральной воды. Подтолкнула к Расселу его чизбургеры и решительно поставила перед ним воду.

— Пей! Наверное, предпочел бы пиво. Но раз уж ты со мной, будем считать, что мы при исполнении, поэтому никакого алкоголя.

Рассел улыбнулся:

— Некоторое воздержание мне не повредит. Пожалуй, я несколько перебрал в последнее время…

Он замолчал, потом, неожиданно изменившись в лице, заговорил другим тоном:

— Извини меня за все это.

— Ты о чем?

— Что пришлось платить.

Вивьен ответила беспечным жестом и оптимистичным заявлением.

— Придет время, отблагодаришь роскошным ужином где-нибудь. По моему выбору. Если это дело закончится так, как всем хотелось бы, у тебя выйдет отличная история, которую можно будет рассказать. А отличные истории приносят обычно славу и деньги.

— Не ради денег я ввязался в это.

Он произнес свои слова тихо, почти равнодушно. Вивьен не сомневалась, что он сказал их не только ей, но еще кому-то, с кем разговаривал мысленно. А может быть, и многим.

Некоторое время они ели молча, каждый погрузившись в свои мысли.

— Хочешь знать правду о «Сербской Голгофе»?

Вопрос Рассела прозвучал резко, неожиданно. Вивьен взглянула на него, и увидела, что он смотрит на океан, темные волосы ерошит ветер. По тону его голоса она поняла, сколь важен для него этот момент. Конец какого-то длинного пути, возвращение домой, где он увидит наконец в зеркале лицо, которому будет рад.