К тому же, им действительно нужно было спасаться. Ветер был уже в доме. Он качал стены, разбрасывал солому, сложенную на крыше, свистел из всех щелей и вслепую шарил по комнате. Когда они были в погребе, Элиза услышала, как с полок посыпались горшки, как зазвенела кухонная утварь, как что-то несколько раз глухо ударилось об пол – похоже, ветер перевернул лавки и стол. Затем она закрыла дверцу подпола. Несколько секунд как будто бы ничего не происходило. Женщины вжались в самый дальний угол этого крохотного помещения и со страхом ждали, что будет дальше. Элиза молилась. Больше ей ничего не оставалось делать.

Потом они услышали громкий треск и вой ветра как будто усилился – смысл этого они поняли не сразу, только после того, как сорвало крышку погреба. Из угла, где они таились, было видно не все отверстие, ведущее наверх – только его краешек, но и того было довольно, чтобы понять, что их дома больше уже не существует. Ураган снес его и теперь тянулся к ним, осторожно заглядывал в погреб – словно охотник в нору, где притаились диковинные звери.

Стены погребка начали осыпаться. Из пола ветер выдернул несколько досок, совсем рядом с лестницей, отверстие, ведущее наружу, расширилось, стало как рваная рана – расползающаяся под стараниями врача, стремящегося извлечь из раны посторонний предмет. Они чувствовали себя как мыши, нору которых разрушает собака или кошка. Бежать было некуда.

А ветер был уже внутри. Деревянная лестница дрожала и раскачивалась, но пока еще оставалась на месте, чего нельзя было сказать о предметах, хранившихся в погребе. Горшки с маслом и сметаной, вязка колбасы, мешки с мукой и крупами… Все то, что подарил Элизе Кларин теперь, на ее глазах, поднималось в воздух, вылетало в отверстие и исчезало, кружась, внутри урагана. Вот уже начали качаться и дергаться тяжелые бочонки с солеными овощами. Ветер шарил по погребку, рвал их одежду, тянул их к себе. К своему ужасу, Элиза вдруг почувствовала, как ее ноги начинают скользить по земляному полу, сколько она не вжималась в угол погребка… Она барахталась, хрипела, сопротивлялась, пыталась удержаться, но ветер был сильнее.

– Элиза Хенброк, – сказал он ей. – Тебе не скрыться от меня.

Это был не голос – как беззвучный гром прозвучали его слова. Она чувствовала, что ее уже переворачивает, тащит к выходу… И вдруг Лия вырвалась из ее рук и шагнула к лестнице. Она попыталась вцепиться в дочку, но не успела.

– Лия!!! – Истошно закричала старуха. Но Лия не слышала ее. С трудом сопротивляясь бешеным порывам ветра, она ухватилась за ступеньки лестницы, подняла лицо вверх, как будто могла видеть, и крикнула:

– Меранфоль!

Элизе показалось, что ураган на мгновение остановился. Что-то, презрительно-далекое, высокомерно выглядывавшее из-за туч, снова посмотрело на них – но уже как-то иначе. Впрочем, нет, не на них. Элиза почувствовала, что внимание Меранфоля обращено уже не на нее. Только на Лию.

– Ты?!! – беззвучно спросил ураган.

– Я. Возьми меня вместо Элизы.

– Не-е-ет!!! – завопила старуха, но крик ее потонул в грянувшем после слов Лии безумном вое. Стихнувший было ветер вернулся – на этот раз с удесятеренной силой. Погребок разворотило, лестницу разнесло в щепы. Элиза видела, как жгуты черного ветра обвились вокруг Лии и стали поднимать ее вверх. Лия не сопротивлялась – да и не могла бы сопротивляться, даже захоти она этого. Элиза кинулась к ней, но была сбита с ног, какие-то предметы били ее по голове, плечам, спине, пока она пыталась подняться. Голос ветра стал невыносим – это был плач, крик, вой – все, вместе взятое. Сотни голосов рвали тело мира, проникали под черепную коробку, оглушали и сводили с ума. Ей еще удалось поднять голову…

А потом все стихло. Ураган ушел. Не обращая внимания на синяки и порезы, она выбралась из разрушенного погребка. Дома не было, как не было и ничего в округе, что не было бы разрушено или исковеркано. Шипя и плача от боли в кровоточащих ладонях, она доползла до тела Лии – идти у нее не было сил. Старуха обняла ее и горько зарыдала, баюкая голову своей приемной дочери у себя на коленях. Она ничего не видела. Ее дочь умерла.

Урагана уже не было, но если бы Элиза подняла голову, то еще бы смогла увидеть изгибающийся столб смерча, который двигался на восток. Он покидал землю, все долги были уплачены, и Меранфоль, человеческое дитя, поврежденное этим миром и жестоко этому миру отомстившее, растворилось в сути черного ветра, не оставив следа. Еще миг – и смерч исчез, растаял в подступающей темноте.

Но старуха не видела этого. Она плакала, она выла зверем над своей мертвой дочерью – одна, посреди разбросанных на земле обломков.

Заходящее солнце бросило последний луч вслед скрывшемуся на востоке наргантинлэ. Луч дрожал и какое-то время еще висел в воздухе даже после того, как зашло солнце. Потом исчез и он, и тьма опустилась на землю.

Орден Ягов начал охоту за мной из-за ерунды, сущей безделицы. Судите сами: станут ли серьезные, разумные люди суетиться из-за убийства какого-то алкаша? Да, что там, «убийство»!.. Ба, какое громкое слово! Это и убийством назвать нельзя. Наоборот – рыцари Ордена Ягов должны сказать мне спасибо за то, что в их вонючем городе живой падали стало немного меньше. Но где там!..

Вы любите пьяных? А нищих? А темнокожих побирушек, так и стреляющих глазами: как бы срезать кошелек с пояса честного человека? А тупых обывателей, не понимающих ни черта из того, что вы пытаетесь им сказать? Подумайте над моим вопросом всерьез. Я спрашиваю вас не о каких-то мифических пьяницах, нищих, побирушках или обывателях – о которых вы, возможно, где-то слышали или читали, а о простых, самых обычных, которых вы видите каждый день рядом с собой. Вы любите их? Вам они приятны?.. Ничего подобного! Вы ненавидите их, так же как и я. Я ненавижу человеческое ничтожество в любом его проявлении. Думаете, их можно исправить, изменить, как-то расшевелить? Я так не думаю. Я реалист. Это отбросы, человеческая падаль, так сказать, «испорченный материал». Думаете, Творец не умеет ошибаться? Еще как умеет! Большая часть человечества – Его сплошная ошибка. Вы считаете иначе?.. «Каждый человек имеет право»?.. Вот только не надо этого дерьма. Ненавижу ложь. Если вы так считаете – пойдите и раздайте свое имущество нищим! Что, не спешите отрывать свою задницу от стула?! Тогда не надо лицемерить. Вы такие же, как я. Вы думаете так же, как я, только не смеете (или не умеете?) доводить свои мысли до логического финала. А у меня нет предрассудков.

Если человек так и не смог выйти из скотского состояния, убить его – не больший грех, чем, скажем, зарезать свинью. Не согласны? А давайте-ка, спокойно, без эмоций, разберемся – а что, в самом деле, плохого в этом «убийстве»? Когда вы идете мимо помойной ямы, и вдруг видите там пьяницу, валяющегося среди отбросов, что вы подумаете? «Ну и свинья!» – подумаете вы. И совершено правильно подумаете! А теперь – внимание, задаю вопрос! Что плохого в убийстве свиньи? Ни-че-го. Кстати, вы часто свинину едите? Я – не очень. Не люблю. Слишком много жира.