Мара Шелестова

Я барабанила пальцами по деревянной столешнице, обнимала другой рукой кофейную кружку, пятую по счету за это утро, и пыталась проснуться. Проснуться не получалось: на улице шел мелкий противный дождь, тучи, казалось, лежали на верхушках деревьев, периодически вдалеке сверкала молния и был слышен раскатистый гром, а еще я вчера полночи пыталась угомонить близнецов. И теперь сцеживала зевки в ладонь, отчаянно борясь со сном. Хотя зачем это делаю, понять не могла. Все равно постояльцев нет и, судя по всему, в ближайшем будущем не предвидится, так что можно, наверное, смело идти досыпать.

Я потянулась, бросила взгляд на календарь, и вздохнула: еще пятнадцать дней, и выходной.

— Мара, квитка моя гарна, ты чому така засмучана [1]? — как всегда слишком громкий голос тети Розы заставил подскочить на месте и подавиться очередным глотком.

— Ничего… — прокашлявшись, ответила я. — Спать просто хочется, теть Роз.

— А я тоби говорила ще учера, ничого близнюкам потурати[2], - уперла женщина руки в бока, грозно взирая на меня, я вздохнула, улыбнулась, слезая с барного стула.

— Да не потакаю я им, теть Роз! Но вчера тринадцатое было, вот они и успокоиться не могли.

— И то верно, — кивнула головой повар, отчего вся ее отнюдь немаленькая фигура заволновалась. Роза всегда так кивала — всем телом, начиная от груди и заканчивая ногами в пестрых шлепках. — Так чому ти тут, якщо спати хочеш? Йди лягай, все одно постояльцив немае[3].

— Так вот и иду, теть Роз. Кофе, кстати, как всегда, бесподобен. Спасибо.

— Не пидлизуйся, не пидлизуйся, шахрайка [4], - попыталась огреть меня по попе полотенцем женщина, но все же довольно улыбнулась. Я увернулась, тихонько хмыкнула и поспешила к себе, мечтая забраться под одеяло, укрыться с головой и провалиться в сон. Да, ночка вчера, действительно, та еще была. Но звуки, доносящиеся из холла, заставили круто и резко изменить направление.

Надрывались бессмертные, чтоб их, Eagles. Надрывались уже не первый год и все никак не могли сдохнуть, ну или хотя бы просто заткнуться. Даже лучше, чтобы просто заткнулись. Видеть их в числе своих гостей мне не хотелось. Хотя ко мне они попадут едва ли.

Я вылетела в холл и нашла глазами Кита. Парень сидел, развалившись в кресле, вертел на пальце брелок от своей допотопной тачки и подпевал старенькому, еще кассетному, магнитофону, притоптывая в такт ногой. На подлокотнике кресла стояла пепельница, в которой медленно тлела сигарета, горький сизый дымок понимался к самому потолку. Убью. Заново.

Я скрипнула зубами и тихо подкралась к неправильному панку, схватила его за ухо и вздернула на ноги.

— Мара, Мара… Ай, отпусти, Марочка, — дергался в моем захвате шутник.

— Кит, сколько раз я тебе говорила, что не желаю слышать эту дрянь? Думаешь, это смешно? — свободной рукой я выключила магнитофон, открыла кассетник и двумя пальцами осторожно подцепила запись. Кит все еще дергался и жалобно причитал.

— Марочка, прости. Ну прости, я не думал, что ты уже встала. Я бы никогда…

— Ага, давай, вешай мне лапшу на уши, — я бросила пленку под ноги. — Сам или мне?

— Жестокая, — проныл Кит, смотря на меня взглядом «самый-несчастный-панк-в-мире». — Я просто люблю эту песню, ты же знаешь…

— Слушай, ты, — оборвала парня, — несостоявшаяся звезда Болливуда, Голливуда, Бродвея, Большого и сотни других мелких и крупных экспериментальных театров. Тридцать девять лет. Тридцать девять гребаных лет стабильно раз в неделю какой-нибудь умник врубает эту дерьмовую песню, считая себя великим шутником, — Кит вполне натурально округлил глаза. Вообще у этого парня действительно было очень выразительное лицо, и любая эмоция тут же отражалась на нем так же четко, как у детей обычно. Правда, иногда бугай несколько переигрывал. Вот как сейчас, с этим подчеркнуто внимательным, сочувствующим взглядом.

— Eagles уже успели десять раз поменять свой состав, а она все звучит и звучит… Звучит и звучит, — я с силой жахнула каблуком по кассете, хлипкая пластмасска не выдержала моего гнева, печально кракнула, хрустнула и развалилась на части. Я вздохнула с облегчением, удовлетворенно улыбнулась и выпустила красное ухо парня. — Уберешь тут все.

— Нечестно….

— Кит, не ной. Ты, между прочим, в пятнадцатом номере раковину починил? Чего ты тут прохлаждаешься?

— Починил, — улыбнулся парень.

— А-а-а, — задумчиво протянула я. — Ну хорошо, тогда уберешь и можешь дальше прохлаждаться, если теть Розе помощь не нужна, — я направилась в сторону лестницы, все же лелея мечту о сне.

— Эй, а ты куда? — снова заставил развернуться к перевоспитавшемуся панку вопрос.

— Спать, — насторожилась, — а что? Она звонила?

— Нет, но появился ключ от семнадцатого, — почесал бритый затылок Кит. Я обреченно вздохнула. Пока-пока. Пока, постелька, пока, сладкий-сладкий сон. Прошла к стойке, по дороге отвесив парню легкую затрещину.

— Эй, ты чего?

— Сигарета, Кит, — ткнула я пальцем в пепельницу. — Совсем обнаглел. Выкинь и окна открой.

— Никакого веселья с тобой, — раздосадовано покачал головой панк. Зеленый кислотный короткий ирокез вызвал усмешку. Не знаю почему, но каждый раз, когда взгляд падал на хохолок Кита, мне хотелось улыбаться. Если была в подпитии, то неприлично гоготать. Слишком он комично смотрелся на круглой большой голове парня.

— Вчера зато очень весело было, — проворчала я, выискивая глазами ключ от семнадцатого номера. Давненько там никто не останавливался. Резкий звонок телефона заставил подскочить на месте. — Кит, — крикнула я в спину удаляющемуся с пепельницей панку, прежде чем ответить на звонок, — принеси мне еще кофе.

— Сделаю, — махнул он рукой, не оборачиваясь. А я все-таки подняла трубку.

— Отель «Калифорния», мы единственные в…