Но у копов были другие соображения. Мне пришло в голову, что они не хотят, чтобы Терри ушел отсюда живым. Пришлось срочно действовать, и я сказал:

— Вы что, хотите сделать из него мученика? Чтобы он вошел в историю как еще один преступник, уничтоженный полицией? Если вы его убьете, никто не вспомнит о его преступлениях. Вы превратите его в героя, как Неда Келли. Асами останетесь в памяти злодеями. Пусть лучше он пойдет под суд, где вскроются все его зверства. Тогда героем станет тот, кто возьмет его живым. Любой может застрелить человека, как любой может убить дикого кабана, а затем кричать повсюду: я его сделал! Но вот взять кабана голыми руками — это требует мужества.

Я произнес целую речь и при этом зажимал матери рот, а она в это время меня остервенело кусала. Она в самом деле сошла с ума.

— Стреляйте! — требовала она.

— Разве вы не его мать? — обескураженно спрашивали у нее. Никто не мог понять, что это за близнец-злодей.

Судьба моего брата висела на волоске, пока полицейские совещались и зло, почти яростно перешептывались.

— Хорошо, — наконец разрешили они. — Иди! — И, к несчастью, пропустили вместе со мной мать.

Боулинг располагался на втором этаже. На каждой ступени бетонной лестницы стояло по полицейскому, и у каждого горели глаза. Я подумал: эти люди невыразимо опасны. Как у дублеров, которые занимаются только тем, что ждут, когда их вызовут на сцену и они станут звездами, их самомнение не зависит от того, чего им удалось достигнуть. Пока мы поднимались, детектив рассказал нам все, что знал. Терри появился в боулинге, когда там находился троекратный чемпион мира Кевин Гарди. Ходили непроверенные слухи, что во время соревнований он кому-то из служащих платил, чтобы те потихоньку убирали кегли, в которые он промазал. Поскольку обвинение было шатким, Терри не собирался его убивать, а только раздробить пальцы, включая мизинец, потому что есть такие игроки, которые именно мизинцем по-особенному закручивают шар. В итоге Терри соблазнился парочкой симпатичных девушек за стойкой. Поклонницы — несомненная привилегия известности — это то, перед чем Терри никогда не мог устоять. Но едва он сделал выбор в пользу одной, отвергнутая немедленно позвонила в полицию, и к тому времени, когда Терри размозжил Кевину руки и насладился ласками почитательницы, он был уже в западне.

Теперь он стоял на коленях в середине дальней дорожки с пистолетом в руке и прикрывался заложниками, как живым щитом. Полиция заняла все мыслимые точки: даже между кеглями я заметил черное дуло снайперской винтовки. В Терри целились, и я сразу понял: если бы могли, не задумываясь, произвели бы выстрел. Но он удачно прятался за барьером искаженных от страха лиц.

— Эй ты! — крикнула мать. Полицейские потянули ее назад: они сомневались, что Терри Дин не способен застрелить собственную родительницу, особенно если учесть ее нелепый рассказ, что он не ее родной сын, а какой-то коварный клон.

— Терри! — крикнул я. — Это я, Мартин, — но лишился возможности продолжать, ибо мать гнула свое:

— Кто ты такой?

— Мама? Черт возьми, Марти, убери ее отсюда!

Он был, разумеется, прав. Когда мужчина готовится к последней кровавой схватке, он не хочет, чтобы мать находилась поблизости.

Я пытался убедить ее уйти, но она ничего не хотела слышать и только кричала:

— Хватит трусливо прятаться за этими несчастными людьми, самозванец!

— Мама, уходи отсюда!

— Не называй меня мамой. Не знаю, как тебе удалось заполучить лицо моего сына, но ты меня не обманешь.

— Терри, сдавайся! — выкрикнул я.

— Зачем?

— Тебя убьют!

— И что из того? Меня достает только одно, что все это становится утомительным. Подожди-ка!

Люди в живом щите испуганно зашептались и внезапно зашевелились. Подползли к подставкам для шаров, затем вернулись обратно. А потом случилось следующее: посередине дорожки покатился шар — это играл Терри. Полицейские неотрывно следили, как шар приближается к кеглям. Повисла глубокая, почти благоговейная тишина. Хлоп! Терри сбил все кегли! Толпа взревела, и это напомнило мне: человек в одиночку бывает глуп, в толпе же он превращается в полного кретина. Пусть эти люди были полицейскими и обложили преступника, которого давно не могли поймать, но все они были австралийцами и спортивными болельщиками. А ничто не заставляет сердце биться так часто, как чья-то победа, даже если у победителя руки в крови.

В тот самый миг, как шар сбил кегли, в Терри угодила пуля. Бросок был уловкой — брат хотел попытаться под шумок улизнуть, но не все полицейские оказались доверчивы и не все любили этот вид спорта.

Терри лежал на дорожке в крови и кричал:

— В лодыжку! Опять в лодыжку! В то же самое место, собаки! Теперь никогда не заживет!

Терри окружили сорок полицейских. Каждый хотел вывести его из зала под вспышки фотоаппаратов папарацци и получить свою долю бессмертия.

Прощание

Я не специалист в лингвистике и этимологии, поэтому не могу сказать, является ли сочетание слогов в слове «банан» самым оптимальным для обозначения длинного желтого изогнутого фрукта, но уверен, кто бы ни придумал выражение «медиа-цирк», он знал, о чем говорит. Нельзя лучше описать свору журналистов, шумно требующих цитат и снимков, но, конечно, подошли бы и другие словосочетания: «медиаприматы», «гнилая медиатолпа», «медиавзрыв». У здания, где судили Терри, их собрались сотни — мужчины и женщины из мира прессы, с потными лицами и плотоядными глазами, распихивающих друг друга, галдящих и своим невыносимым поведением унижающих во имя общественных интересов человеческую расу.

В здании суда были только места для стояния. Поскольку Терри не отрицал ни одного обвинения, получился не суд, а процесс, а его назначенный судом адвокат больше помогал обходить препоны бюрократической системы, чем защищал. Брат признал все, а иначе не мог — на этом основывалась его скандальная репутация. Отрицать вину было все равно что крестоносцам доказывать мусульманскому миру, что они выходили просто погулять.

Терри сидел с дерзким видом рядом с адвокатом, а когда судья начал объявлять меру наказания, потирал руки, словно ждал, что его приговорят к двум порциям ванильного мороженого. Судья говорил медленно, торжественно, как бывалый актер в первый и последний раз получивший возможность прочитать монолог Гамлета, и швырял слова в самый дальний конец помещения:

— Я приговариваю вас к пожизненному заключению. — Исполнение было отличным. Послышался шепоток, который всегда следует за вынесением приговора: все понимали, что происходящее не более чем шоу. Никто не удивился. Иначе и быть не могло. Удивительно было другое — хотя к тому времени я успел привыкнуть ко вкусу иронии из космической соковыжималки — местом заключения назначили тюрьму в нашем городе.

Я не оговорился.

Нашу тюрьму. В нашем городе.