Эйю знала вся школа. Во-первых, отец ее был школьным вахтером, и они жили в деревянном домике на задах футбольного поля. Во-вторых, с двенадцати лет Эйя носила на спине массивную металлическую пластину, предназначенную для коррекции юношеского сколиоза. Нечего и говорить, что это приспособление сделало ее посмешищем для школьных лоботрясов. Девчонки приносили из дома магнитики с холодильников и норовили приставить их к спине Эйи. Мальчишки, чуть завидев ее, начинали кататься от смеха и орать: «Эй, ты, металлистка, иди сюда!» Школьная жизнь была для Эйи настоящим адом.

В отличие от одноклассников Эйя не посещала клубы и не ходила на дополнительные занятия. После уроков она помогала отцу отскребать жевательную резинку от парт или бродила по бамбуковым зарослям, клацаньем металлической пластины распугивая птиц. Мое первое самое сильное воспоминание об Эйе относится к осени последнего года обучения в школе. Надвигался тайфун, и занятия в школе отменили. Наплевав на штормовой ветер, я храбро заявился в школу. Мне очень хотелось закончить работу по электромагнитной индукции, да и учитель господин Казагучи сказал, что лаборатория – в моем полном распоряжении.

Утро уже заканчивалось, а эксперимент был в самом разгаре. Я записывал показания вольтметра, когда что-то за окном привлекло мое внимание. Эйя стояла на крыше спортзала. Школьная форма промокла, волосы терзал ветер. Дождь хлестал ее, а Эйя, не замечая ничего, стояла, раскинув руки, словно волшебная фигура на носу корабля в штормовом море. Никогда не забуду ее взгляда – в нем были дикость, геройство, безумие. Я заметил, что она не надела свою пластину.

Я заинтересовался Эйей. Однако ее по-прежнему изводили все кругом, а мне не хотелось попадать ее мучителям под горячую руку. Если двое изгоев сойдутся вместе, они неминуемо превратятся в посмешище для всей школы. Страдания, которые нам приходилось переносить в одиночку, только увеличились бы, если бы мы подружились.

Наш первый разговор состоялся через несколько месяцев после тайфуна, когда я лежал в бамбуковой роще, распластавшись на земле. Я только что получил свою порцию побоев от близнецов Мисио и Казуо Кану, которые решили опробовать на мне заказанные по почте нунчаки. Услышав приближающееся клацанье металла, я посмотрел вверх и увидел вопросительную тень Эйи Иноу. Она склонилась надо мной, насколько позволяла пластина на спине.

– О чем ты только думаешь? – спросила она. – Лежишь прямо на таких редких экземплярах. Мог бы оказать им больше уважения.

Я перекатился в сторону и снова лег лицом в грязь, ожидая, что она проедет мимо.

– Ватанабе, я знаю, что близнецы Кану поджидают тебя здесь каждый месяц, начиная с четвертого класса. Почему бы тебе просто не сменить маршрут?

Я посмотрел вверх и ворчливо заметил, что избегать встречи с братьями Кану значило бы отказаться от ценного жизненного опыта. В глазах Эйи я прочел, что она считает меня полным придурком, но она все-таки протянула руку и помогла мне подняться на ноги.

С тех пор мы стали друзьями. И, естественно, школьная элита начала травить нас с удвоенным пылом. Нам говорили, что из нас двоих вышел бы классный цирк. Мои очки периодически крали и обмазывали клеем. Даже в учительской преподаватели шутили, что, все время таская на себе такой громадный пояс невинности, у Эйи нет никакого шанса забеременеть в школьные годы. Однако все это не имело для меня никакого значения. Я н пропускать дополнительные курсы. Я проводил множество счастливых часов, помогая Эйе собирать ботанические коллекции в лесу, занимаясь вычислениями с простыми числами или слушая стук ее металлической пластины под русскую оперную классику, звучащую по радио. Мы мало говорили. Одинокое детство и презрение школьных товарищей не способствуют развитию речевых навыков. Нам просто нравилось общество друг друга, а наши преследователи только скрепляли связь между нами.

Мое второе самое сильное воспоминание об Эйе относится к предпоследнему дню нашей дружбы. Мы гуляли по городу, когда заметили наших школьных мучителей, идущих прямо на нас. Стремясь избежать встречи с ними, Эйя втолкнула меня в боковую аллею прямо за закусочной «Кентакки чикенз». Мы задержали дыхание, пока шумная толпа наших преследователей тащилась мимо, толкаясь и сквернословя. Наверное, на нас повлияли опасность и возбуждение. Весьма возможно, что и вонь горячего куриного жира сыграла свою роль. Что бы то ни было, но с этого дня, проходя мимо этой закусочной, я всегда вспоминал, как Эйя притянула меня к себе, и наши губы встретились.

В тот вечер я летел домой, как на крыльях. Я сидел за кухонным столом и ел то, что мать оставила мне на ужин, совершенно не чувствуя вкуса пищи. Затем переместился в кровать, где принялся мечтательно переворачивать страницы книги о законе Фарадея. Через несколько минут дверь спальни отворилась, и вошел отец. Суровое выражение его лица тут же унесло мой блаженный настрой. Отец подошел к столу и направил настольную лампу прямо мне в лицо.

– Ватанабе, – его спокойствие показалось мне зловещим, – звонили с твоих курсов. Они сказали, что ты не посещаешь занятия уже две недели.

Я испуганно заморгал, пытаясь прогнать яркие пятна от лампы накаливания, отпечатавшиеся на сетчатке.

– А теперь, Ватанабе, ты скажешь мне имя той мерзкой шлюхи, с которой встречаешься.

Я повесил голову, съежившись под его неумолимым взглядом.

Затем покорно прошептал ее имя.

На следующее утро я влетел в школьные ворота, бледный и возбужденный после бессонной ночи. Мне отчаянно хотелось поговорить с Эйей, рассказать ей о гневе отца. В перерыве я уловил в коридоре звяканье ее пластины.

– Эйя-чен, – позван я, – Эйя-чен.

Она обернулась, прижимая к груди красную папку. Я подбежал к ней и положил руку ей на плечо.

– Почему тебя не было на математике? – спросил я.

Она смерила меня пристальным взглядом сверху вниз. Ее не поддающуюся описанию красоту не портили даже следы от плевков на волосах. Как мне хотелось отвести ее в сторонку и любовно стереть слюну.

– Почему меня не было на математике? – повторила она вопрос. – Потому что я была в кабинете директора, где пыталась отвергнуть обвинение в сексуальных домогательствах, выдвинутое твоим отцом от твоего имени. Так что убери руку с моего плеча. Жаль, что ты понял меня так превратно.

В глазах ее блеснул гнев. Эйя повернулась на каблуках и пошла прочь.

Я долго переживал. Теперь-то я знаю, что для меня все сложилось к лучшему. И все-таки иногда мне хочется нырнуть в океан гиперпространства и взглянуть на Эйю Иноу. После первого года в колледже Эйя вместе с новой пластиной для выпрямления позвоночника улетела в Америку, получив стипендию по ботанике в Стэндфордском университете. Хотя Эйе никогда не проникнуть в четвертое измерение, я знаю, что у нее все сложилось хорошо. В Америке она даже завела дружка, американца по имени Чип Фонтейн. Поначалу я ревновал Эйю, затем, после того как, оторвавшись от трех измерений, я воспарил к звездным высотам, ревность исчезла сама собой.