Пол был испачкан. Руки у тебя тоже.

Прогорклая вонь жгла огнем. Тебя опять вырвало. Нос забило. Горло горело.

Тело твое отторгало город, который породил тебя таким.

Отныне жизнь твоя будет такой, какой ты рисовал ее в своем воображении.

А прошлое переродится в нечто совершенно новое.

Конец книги второй

Проснувшись, ты понял – надо уезжать, вот только куда?

Ты проспал восемнадцать часов, но сон не принес тебе отдохновения.

Деньги у тебя почти закончились, и обратиться за помощью тебе было не к кому.

Ты садишься в постели. Выпиваешь всю воду из минибара, потом берешься за миндаль с фисташками, а скорлупу бросаешь в пустой стакан. Кругом все еще чувствуется запах рвоты.

Ты смотришь на портфель и пыльный костюм на полу. И вдруг понимаешь – все худшее уже позади.

Ты отмываешь рвоту в ванной. Потом принимаешь душ. В носу у тебя образовалась корка.

Ты побрился пластмассовой бритвой и, бог знает почему, вдруг вспомнил про музей, о котором рассказывал Джордж, когда навещал тебя в больнице. Это настоящий музей чудес, говорил он, музей потерянных вещей, музей не задуманный, а возникший мало-помалу из красивых вещиц, поднятых со дна моря.

Тебе хочется его увиеть. А потом ты решишь, как жить дальше.

Ты представляешь себя лица рыбаков, извлекающих на свет божий запутавшийся в сетях обломок мрамора.

Ты покидаешь гостиницу в лучах яркого света. Афины опять стали другими.

Улицы, когда-то растрескавшиеся, жуткие, теперь дышат теплом. Ты чувствуешь, как оно обволакивает твои руки и лицо.

Ощущение покоя.

Тебе улыбаются туристы.

Из-за прилавков тебя весело окликают торговцы, и ты с облегчением понимаешь, что внезапно превратился в гостя.

Впервые Афины заключают тебя в свои объятия, точно добрая, щедрая женщина, которая чуть было не признала свое собственное дитя, рожденное в пору ее ранней юности.

В Монастираки ты садишься в метро – только в этот раз едешь совсем в другую сторону. Поезд едет быстрее, чем прежде, – насколько тебе помнится, – к тому же в вагоне чистота.

На станции Пирей новая кровля. Платформа подметена. Работники в униформе отвечают на вопросы и спрашивают пассажиров с багажом, куда те направляются. Туристам Афины запомнятся как город, чьи жители всегда услужливы.

Ты сходишь с поезда, перешагивая черз щель между платформой и вагоном. По платформе бродит бродячая собака – она встречает тебя.

Ты выходишь со станции на главную площадь. Там довольно оживленно. На улице североафриканцы торгуют дамскими сумочками. Сумочки разложены на простыне, а ручки у них обернуты полиэтиленом.

В кафе ты покупаешь себе кофе с куском торта. Пока ты ешь, к тебе подходит женщина в черном с чашкой в руках, но ты смотришь в другую сторону. Она громко вздыхает и отходит. Ты вспоминаешь Джорджа. Он придет в ярость, но тебе нужно одиночество.

Ты спрашиваешь у двоих стариков, как пройти в музей. Они не говорят по-английски – и только кивают головой. Тогда ты переспрашиваешь на ломаном греческом – ответ все тот же.

Женщина на паперти тоже не в курсе. Она пробует написать сообщение по телефону, но не может разобраться с буквами. Она водит пальцами по клавиатуре, словно колдуя.

Мужчина, сидящий на перевернутом вверх дном ведре за складным столиком, торгует клеем в тюбиках. На столе лежат какие-то склеенные штуковины.

Где находится музей, он не знает, зато интересуется, не сломалось ли у меня что-нибудь.

– Все, – отвечаешь ты на греческом.

Он сует тебе в руку тюбик клея. Ты достаешь пару монет – от денег он отказывается.

Ты бредешь по шумному рынку. На кусках льда разложены огромные рыбины. У некоторых тушки покороблены. Мелкую рыбешку насыпают совками в бумажные кульки.

Чуть дальше ты видишь витрины – там, под ярко-красными фонарями, развешены туши животных, а их требуха выложена рядом для осмотра.

Продавцы-греки зазывают тебя. Ты проходишь мимо коротышки, который что-то напевает себе под нос. Ты поворачиваешься на его голос, коротышка хватает тебя за руку и тащит к своей рыбе. Ножки у него совсем маленькие.

Ты стоишь и разглядываешь разложенную на льду рыбу. А он все улыбается, пока ты не показываешь на маленькую рыбешку и не произносишь: «Вот эту».

Он заворачивает ее в пакет и, подмигнув, бросает туда же крохотного осьминога. Ты расплачиваешься и спрашиваешь, где находится твой музей.

Про музей он даже не слышал, зату рыбу ему поставляет его брат.

Ты идешь дальше, погружаясь все глубже в суету афинского порта. Ты спрашиваешь у дюжины человек – даже у таксистов, – как пройти в музей, однако о музее потерянных вещей никто и слыхом не слыхал.

Ты поворачиваешь обратно и бредешь туда, откуда пришел, унося с собой еду, которую не можешь съесть. Только улицы, по которым шел раньше, ты теперь не узнаешь. Ты стоишь столбом, а вокруг все движется.

Ты пристраиваешься в теньке на опушке парка; вдруг, откуда ни возьмись, перед тобой вырастает статный малый в солнцезащитных очках. И тихонько спрашивает, не заблудился ли ты. У него ухоженные ногти и гладкие руки. Он собирается оседлать огромный мотоцикл БМВ, припаркованный у твоей скамейки. У него темно-серый костюм и тронутые сединой волосы, расчесанные сбоку на ровный пробор.

Ты объясняешь, что тебе нужен музей потерянных вещей.

– Пирейский музей?

Ты слабо киваешь.

– Обернитесь, – говорит он.

У тебя за спиной виднеется табличка со стрелкой, указывающей на продолговатое белое здание. На табличке написано по-гречески: «МУЗЕЙ».

Следом за тем он садится на мотоцикл. Ты провожаешь его взглядом, жалея, что он так быстро уехал. Ты думаешь о Джордже. Он даже не подозревает, что ты здесь. Он живет себе поживает где-то на Сицилии, потягивает кофе на балконе… он снова влюблен и метет пыль, которую ветер развеивает по всему городу.

Женщина с сигаретой и длинными ногтями спрашивает, не угодно ли тебе оставить твой пакет на стойке администратора. Ты говоришь – нет, и она осведомляется, что там внутри.

– Рыбешка с осьминогом.

Она смеряет тебя изумленным взглядом.

– У меня в гостинице даже кухни нет, – поясняешь ты.