выпить, чтобы набраться мужества для разговора. Он не был против.

Эзра открыл шкаф и мысленно поблагодарил хозяйку квартиры за то, что оставила ему в пользование несколько красивых граненых стаканов, в которых налитое вино сверкало, как темный драгоценный камень.

Он подал Хульде бокал и она села, не дожидаясь приглашения, на край потертой, но удобной кушетки. Эзра посчитал неудобным садиться рядом с ней, поэтому занял место на стуле у фортепьяно.

Свечи озаряли чадящим светом темнеющую комнату, и Эзра сейчас осознал, какое наслаждение доставляет ему неожиданный визит.

– Лехаим, – сказал он, подняв бокал.

– Что это значит? – недоверчиво спросила Хульда, словно отказываясь пить за что-то непонятное.

– За жизнь, – объяснил он с легкой улыбкой и она, неуверенно улыбнувшись в ответ, торопливо сделала два глотка. Потом со звоном поставила бокал на стол.

– Вас не так легко найти, – сказала она почти с упреком, будто быть в ее распоряжении являлось долгом раввина. – Каждый знает, где ваша молельня, но где вы живете, известно единицам. Мне это смог поведать разве что юноша, подметающий синагогу.

– Ах, юный Мордехай. Вы знаете, я в первую очередь раввин, по крайней мере для жителей улицы Гренадеров. Моя личная жизнь ограничена, я бы даже сказал: отсутствует.

Эзра сделал большой глоток.

О боже, как редко он пил алкоголь. Эзра понял, что нужно быть осторожным, тем более что он не обедал. Эзра быстро поднялся и прошел в маленькую кухню, где стояло блюдо с выпечкой. Стоя, он засунул в рот целый рогалик, проглотил и только потом вошел в комнату, поставив блюдо на стол и взяв второй.

– Берите, – с набитым ртом предложил он Хульде. – И теперь поведайте мне, зачем я вам так срочно понадобился.

Выражение лица Хульды сделалось виноватым и возмущенным одновременно.

– Не так уж и срочно, но я хотела с вами поговорить. О Ротманах.

Она тоже потянулась к блюду, взяла сладкий рогалик и откусила. Эзра увидел, как она прикрыла глаза, облизнула губы, и кроткий предупреждающий голосок пробудился в нем. Но он его быстро отогнал.

– Из-за ребенка?

Хульда, как и Эзра на кухне, засунула остатки рогалика целиком в рот. С наслаждением прожевав, жуя, она кивнула, проглотила и посмотрела на Эзру своими необычными, слегка раскосыми глазами. В них читалось недоверие.

Цвет ее глаз, отметил молодой раввин, напоминал цвет неба над Шойненфиртелем в грозовой день.

– Тамар сказала мне, что он исчез, – продолжала Хульда. – Как такое может быть? Вам об этом известно? Здесь в квартале ребенка искали? Кто-нибудь сообщал в полицию?

Словно защищаясь, Эзра поднял руки, но тут же понял, что это выглядит, будто Хульда наставила на него заряженный пистолет, и торопливо их опустил.

– Семья решила сначала обождать. Никто не знает, где ребенок, но мы молимся, чтобы все было хорошо.

– Молитесь? – с возмущением воскликнула акушерка. – Вы это серьезно, раввин, э-э-э, герр Рубин? – Она запнулась.

– Вы можете звать меня Эзра, – предложил он.

Хульда проигнорировала предложение:

– Кто-то должен сообщить в полицию, – вскрикнула она, так энергично схватив бокал, что темная жидкость в нем чуть не расплескалась. – Совершено преступление! Знаете, что я думаю? Ребенок пришелся семье некстати, поэтому они от него избавились.

– На что вы намекаете? – Эзра постарался придать своему голосу серьезность, чтобы показать, насколько сильно она заблуждается. – Что Ротманы убили своего же наследника? С такими обвинениями вам следует быть осторожнее, фройляйн Хульда, это очень напоминает отравление колодцев и инквизицию. Как и оскорбительные речи, с которыми некоторые политики в этой стране выступают против евреев. А сами вы слеплены из другого теста?

– Откуда вам знать, из чего я слеплена? – возмущенно спросила Хульда, но Эзра почувствовал, что эта тема – ее уязвимое место.

Хульда торопливо глотнула вина и вытерла капли, стекающие с подбородка. Снова Эзра отметил, что пялится на нее, и снова настырный голосок в его голове призвал его к порядку.

– В любом случае младенец пропал, раз – и всё, и это никого не заботит, – уже спокойнее сказала акушерка. – Я нахожу это… мягко выражаясь, странным. Старшая госпожа Ротман, кажется, кое-что подозревает, в любом случае она в субботу не выглядела слишком обеспокоенной или печальной, скорее испытала облегчение, что одним едоком в их доме стало меньше. С мужчинами семьи мне пообщаться не удалось, а Тамар тяжело больна.

– Она действительно не в лучшей форме, – признался Эзра, осушив бокал. Не спрашивая Хульду, налил им обоим вина.

– Бедная женщина страдает от родовой депрессии и очень ранима! – воскликнула Хульда. – Ей срочно необходима помощь. Возможно, Тамар еще не до конца осознала потерю ребенка – она находится словно в тумане. Вы даже не представляете, как такие переживания воздействуют на тело и душу. Мы должны помочь женщине!

– Я придерживаюсь такого же мнения, как и вы, – сказал Эзра, который при слове вы чуть задержал воздух, – только в выборе методов мы не сходимся. Вы знаете, я духовник и отношусь к слову серьезно. Если семья решает, что принимает ситуацию, то не в моей компетенции противоречить людям и играть в детектива. Вместо этого я забочусь о них, поддерживаю и выслушиваю. Вам это по роду вашей профессии хорошо знакомо, не так ли?

Тень промелькнула по лицу Хульды, будто раввин уличил ее в чем-то, вывел на чистую воду.

Эзра тихо засмеялся:

– Понимаю. Слушать и молчать в бездействии, это не ваша стезя? Предпочтительнее работа детектива, от которой я увиливаю?

– Возможно, – сказала Хульда угрюмо, как школьница, критикуемая учителем и не до конца уверенная в своей невиновности. – Но если каждый будет думать, как вы, тогда мошенники навсегда останутся безнаказанными. – Она откашлялась и тихо добавила: – Если вы сам не один из них.

Раввин пропустил это мимо ушей:

– Может быть, в этом случае нет никаких мошенников. Возможно, семья просто отдала младенца в чужие руки. Людям, которые лучше смогут о нем позаботиться. Ротманы не так давно в Берлине, они несколько месяцев были в дороге, толком не обжились. Им сначала нужно найти свое место в обществе, свыкнуться с непосильной нищетой или что-то придумать, чтобы избежать ее. Вы ведь знаете, какие времена сейчас, как сложно в городе.

Хульда едва заметно кивнула. А Эзра думал о людях, сидящих у Розентальских ворот и просящих милостыню, и с каждым днем их все больше и больше. О длинных очередях перед столовыми для бедных. Эти организации, созданные для помощи людям, борются словно карлики с ветряными мельницами и могут предложить тарелку перлового супа лишь малой части отчаявшихся. Эзра догадывался, что у Хульды перед глазами всплывали такие же картины. Перед