Вот в эти мостовые

И дома.

Взметнулся город

Птицей-песней легкой,

И я шепчу

Шолом-Алейхема слова:

«Смеяться здорово,

Врачи велят смеяться!»

На площадях цветет сирень, акация.

Шолом-Алейхем —

это значит

«Мир вам!»

Что может быть дороже

Этих слов!

Мой город спит

Под небосводом мирным,

Укутанный таинственностью

Снов.

Шолом-Алейхем —

Звонкий мастер слова —

Любил людей.

И был любим он ими.

Сегодня мы встречаемся

С ним снова

На улице,

Носящей это имя.

Здесь поднялись дома

До неба синего,

Здесь встали корпуса

Заводов новых.

Живут здесь люди

Честные и сильные —

Строители

Невиданнейшей нови.

Когда рассвет

Крыло зари расправит

И приподнимет

Черный полог ночи,

Ему навстречу

Двери открывает

К станкам своим спешащий

Люд рабочий.

О, если б мог

Шолом-Алейхем видеть,

Как труд их светел,

Радостен и славен.

Он — вечно молодой,

Смешливый витязь,

Великой Песнью

Труд людей прославил.

Над городом —

Распахнутые дали…

— Шолом-Алейхем, люди,

Мир вам, люди!

И улице мы это имя дали —

Она достойна.

И всегда так будет.

Гешефт

(из фронтовой тетради)

Мне с венграми досталось разделить

Победы радость.

Было все похоже

На то, что мне в тот день любой прохожий

Считал за долг улыбку подарить.

И я бродил, той радостью согрет,

По городку с беспечностью разини,

И подошел дорогой к магазину,

По случаю нехватки сигарет.

А он являл собою пустоту,

Среди развалин чудом уцелевший.

Да, пуст был он.

Но за прилавком плешью

Поблескивал хозяин на посту.

Хозяин — толст, в ермолочке и скор

В движениях —

развел руками: видишь…

На языке простого люда — идиш —

С хозяином заводим разговор.

На языке знакомом и веселом

Приветствие радушное звучит:

— Шолом Алейхем! — мне он говорит.

И отвечаю я: «Алейхем шолом!»

— Откуда ж вы, позвольте вас спросить?

Какие ветры по миру носили?

— Как видите, хозяин, из России… —

Он на погоны глазом стал косить.

— Э-э-э, как же не слыхали!

Мир болтлив,

Как тот раввин из нашей синагоги.

Мой дед едва унес оттуда ноги,

Когда еще, хи-хи,

Я был соплив.

Вы скажете, он подобру сбежал?

Его богаче не было в Одессе!

А вы — откуда?

Извините, если…

— Есть город там такой — Биробиджан…

— Ах, — будто треснул на зубах орех, —

Туда же можно ехать на кончину!

Тайга, медведи, небеса с овчину…

Простите мне, хи-хи,

мой глупый смех… —

И он, повеселев и поблажев,

Прошелся за прилавком, подбоченясь…

— Еще вопрос имею к вам, почтенный:

Какой вы там имеете

гешефт?

То на меня он весело глядел.

То зло —

на автоматную гашетку…

— Простите, — отвечаю, — но гешефтом

В знакомом идиш

я не овладел.

— Как можете шутить, — скривил он рот.

Но вот опять затараторил бойко:

— Мы магазин имеем?

Маслобойку?..

Чем делаем свой маленький доход?

Тут я захохотал — о, бизнесмен!

Лицо дельца

враз вытянулось тупо. —

А мой гешефт понять вам недоступно!

Простите мне, — ха-ха! —

мой глупый смех.

Спросить позвольте: вы давно с Луны?

Я вижу бизнес вам проел печенку.

Вы все еще — хозяином лавчонки,

А я давно — хозяином страны.

Я — тракторист, хозяин. Я пашу —

И пышен хлеб мой на столе

Отчизны!

Вот это, я сказать вам должен, — бизнес.

О чем я, кстати, и стихи пишу.

О, у меня богаты закрома,

Засыпанные этими руками!

Но час пришел — бороться с сорняками

Нас призвала история сама.

А как живем, так тот напрасен спор:

Что спорить, если прежде не увидишь?..

Тем кончился на языке,

на идиш,

Приятный обоюдно разговор.

Боюсь, это его последний разговор и с российским читателем…

* * *

Эммануила Казакевича, автора знаменитой «Звезды», рекомендовать не нужно. Хотя, может быть, и стоит задуматься, почему он не вплел в свой шедевр никаких еврейских мелодий. В расчетливости геройского разведчика, пробивавшегося на фронт с риском загреметь в штрафбат, заподозрить трудно. Скорее всего, он стремился в своей балладе избежать психологической и идейной усложненности, с которыми неизбежно связана еврейская тема.

За свою военную прозу Казакевич дважды награждался Сталинскими премиями, но его идишистский биробиджанский период сегодня совершенно забыт. И может быть, напрасно. Советую прочесть его стихотворение и маленькую поэму 1936 года. Как минимум, это документы эпохи.

Земля, на которой я счастлив

Я, коня не седлая,

Взлетел на него.

И шарахнулись в стороны

Синие тени.

Я наметом лечу

Среди сказочных гор

По обильному августу

В рыжем цветеньи.

От Биры до Хингана,

Коня горяча,

Мимо пасек,

Пропахших медвяным настоем,

Сквозь смолистые запахи

Кедрача

Я лечу. И я вижу —

Земля моя строит.

Мне навстречу

Выходят мои земляки.

Я приветствую их,

Поздравляя с успехом…

— О-го-го!

Возвращается из-за реки

Их ответ многократным

раскатистым эхом.