Фома Брут в церкви у гроба панночки:

— По способу убийства эти преступления выделялись исключительной жестокостью и сопровождались причинением жертвам многочисленных — по нескольку десятков — ножевых ранений садистского характера. Преступник полностью раздевал жертву и после совершения убийства уносил и, как правило, прятал одежду жертвы на значительном расстоянии от места убийства, часто закапывал ее в землю.

— Тут человеку плохо! — закричали в зале.

— Скорую вызовите!

— Медики в зале есть?!

Судья резко захлопнул папку с приговором, посмотрел в зал.

— Так. Перерыв до завтра! Позовите врача!

Судья вышел из-за стола и двинулся через толпу к двери. Чикатило торжествующе смотрел на него из клетки, он опять выиграл время.

— А как быть с интервью? — не унималась журналистка. — Я буду жаловаться в правительство…

— Да хоть в Организацию Объединенных Наций! — раздраженно бросил судья на ходу. — Подайте запрос в письменной форме — вот тогда вам будет интервью!

И он вышел, хлопнув дверью.

* * *

Витвицкий с цветами шел по больничному коридору; белый халат, наброшенный поверх пиджака, развевался, в глазах отражались затаенная радость и надежда: он шел мириться с Ириной.

На пути Витвицкому встретился врач.

— Гражданин, вы к кому?

— К старшему лейтенанту… простите. К Ирине Овсянниковой, тридцать пятая палата, — сказал погруженный в свои мысли Витвицкий и собрался идти дальше, но врач не дал ему такой возможности.

— А, муж. Увы, больная Овсянникова выписана сегодня утром.

Витвицкий оторопел, опустил руку с букетом.

— Как? А почему…

— Вы же капитан Витвицкий? Я правильно понимаю? — Врач взял его под локоток, отвел в сторону.

Витвицкий непонимающе посмотрел на врача, кивнул. Тот достал из кармана халата сложенный тетрадный лист.

— Она оставила для вас письмо. Вот, возьмите. До свидания.

Врач ушел, оставив растерянного Витвицкого с письмом в руке посреди больничного коридора.

* * *

Это был обычный советский двор, каких по всей необъятной стране можно было найти не одну сотню, а то и тысячу: пятиэтажки, сушится белье, в песочнице возятся малыши, на скамейке сидят старушки, дети постарше играют в вышибалы, кто-то курит на балконе — провинциальная идиллия.

В припаркованной у подъезда машине сидели два оперативника, Липягин и Горюнов.

— Во сколько он обычно возвращается? — спросил у старшего опера Липягин, посмотрев на часы.

— Ближе к восьми. Будем брать, товарищ майор?

— Посмотрим… — ответил за Липягина Горюнов.

Внезапно из-за угла дома появился Чикатило — в плаще, шляпе, с портфелем.

— Вот он! — Второй оперативник хлопнул ладонью по спинке сиденья, привлекая внимание.

— Это точно он? — с недоумением спросил Липягин.

— Точно, товарищ майор, — кивнул старший опер. — Чикатило Андрей Романович. Адрес, место работы — все совпадает.

Чикатило шел, чуть прихрамывая. Он поздоровался со старушками, что-то, улыбаясь, сказал детям.

Липягин повернулся к Горюнову.

— Бля, но это же ботаник какой-то… Задрот, как теперь говорят. Чего думаешь, товарищ майор?

Горюнов молчал, но по лицу было видно, что он удивлен и раздосадован не меньше Липягина.

Чикатило зашел в подъезд.

— Собаки Найды у него нет и никогда не было, — сказал старший оперативник. — Это единственное, за что можно зацепиться.

— Херня это, Дима, а не зацепка, — покачал головой Липягин. — У любовницы он был. В карты с корешами играл. В мастерской у друга работал, левый товар делал. Тысяча вариантов. А про собаку спизднул, чтобы мент отвязался.

— Может, в квартире посмотреть? — подал голос второй опер. — Ну, как обычно, «Горгаз», проверка состояния газового оборудования?

— Сань, а что ты там хочешь увидеть? — невесело усмехнулся Липягин. — Коллекцию ножей на стене? Фотографии жертв? Он с женой и сыном живет, как я понял… — Липягин открыл папку, заглянул в бумаги. — Дочка к ним приезжает, недавно замуж вышла. Они вот сейчас сидят, небось, и ужинают. Макароны, котлеты, помидорки нарезали… Потом чай будут пить, Петросяна по телевизору смотреть. Мы не имеем права на ошибку.

В машине повисло тягостное молчание.

— Я отдал снимок пальца Чикатило на экспертизу, — сказал Горюнов. — Результат будет завтра. И если действительно окажется, что укус совершила не собака, тогда у нас, по крайней мере, будет повод для задержания. А пока нужна тотальная слежка. Чтобы каждый его шаг, каждый чих и вздох…

— Мужики, вы с этого момента и до полуночи, — распорядился Липягин. — Потом пришлю смену.

* * *

После того как Витвицкий прочитал письмо Ирины, он долго сидел за столом в гостиничном номере. Стемнело, но свет он не включал, горела только настольная лампа.

Перед Витвицким лежал тетрадный лист, а в голове звучал родной голос:

— Виталий, ты прав, и я слишком много на себя взяла… — Витвицкий встал, подошел к окну, посмотрел на тусклые фонари внизу, бросил взгляд на письмо, и в голове снова зазвучало. — Не ищи меня. Возможно, когда-то я успокоюсь и сумею найти силы вновь посмотреть тебе в глаза, но сейчас это для меня невозможно. Прости. Ирина.

Витвицкий уперся лбом в стекло и закрыл глаза.

Часть VII

День клонился к вечеру. Опера, накануне дежурившие у дома Чикатило, вели слежку у электровозоремонтного завода. Неприметный серый жигуль стоял неподалеку от проходной, водитель вроде бы подремывал за рулем, пассажир со скучающим видом курил в открытое окно.

К жигулю подошел Липягин, постучал костяшками пальцев по водительскому окну. Старший опер опустил стекло.

— Здравия желаю, товарищ майор. Вы как здесь?

— Докладывайте. Четко, внятно и по существу. — Липягин достал пачку сигарет, со стороны казалось, что человек подошел прикурить.

— Да чего докладывать, Эдуард Константинович. С утра ребята возле дома были. Он спустился, мусор вынес. Около семи было. В половине восьмого вышел, доехал до завода, на работу, значит.

— В контакт ни с кем не вступал, — подал голос второй опер.

— В обед выходил, дошел до магазина, купил бутылку кефира и пару булочек калорийных, — продолжил старший. — Тут уже мы заступили, вот, сидим бдим.

— Подкатывал он к кому?

— Ни к кому не приставал. — Старший опер щелкнул зажигалкой. — До магазина и обратно, товарищ полковник.

— У него там, на заводе, столовая не работает, что ли? — поинтересовался Липягин, прикуривая.

— Может, ему булки с кефиром больше нравятся, — пожал плечами второй опер и тут же напрягся. — О, выходят.

С территории завода стали выходить люди — закончился рабочий день. Несколько человек, и среди них Чикатило, переговаривались на ходу, шагая по тротуару. О чем они говорили, из машины не было слышно. Затем Чикатило попрощался с коллегами, дошел до остановки и остановился в ожидании автобуса.

Мимо остановки шел подросток, обычный паренек, «руки в брюки», с колючим взглядом. Чикатило внезапно оживился, проводил подростка глазами, вытер платком