наших решений. Ликвидация организационной немощности и распущенности, крутой поворот к вопросу организационного руководства, решительное улучшение работы штабов является, таким образом, неотложной задачей руководителей наших армий, групп и дивизий»[191]. Но, как показало дальнейшее развитие событий, осуществить этот «крутой поворот» удалось далеко не сразу.

В похожем ключе проходила наступательная операция на Волховском фронте, где 27 августа 1942 г. перешли в наступление 8 дивизий 8-й армии. В первые два дня были достигнуты значительные успехи: преодолев Черную речку и овладев опорным пунктом Тортолово, в результате ожесточенных боев передовые части 8-й армии сумели взломать передний край обороны противника и 29 августа вышли на подступы к Синявино. Оборонявшие шлиссельбургско-синявинский выступ части 18-й немецкой армии оказались в критическом положении, и командованию группы армий «Север» пришлось срочно перебросить к участку прорыва прибывшую из Крыма 170-ю пехотную дивизию, а также находившиеся в резерве части. Непрерывно контратакуя наступавшие советские войска, противник жесткой и хорошо организованной обороной вынудил их вести кровопролитные бои. А начиная с третьего дня наступление и вовсе остановилось из-за того, что ушедшая вперед пехота и танки остались без поддержки артиллерии. Разумеется, в бодром донесении командующего Волховском фронтом К. А. Мерецкова Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину от 30 августа 1942 г. говорилось только о том, что «в течение 30 августа войска 8-й армии вели бои за овладение Синявино, отражали усилившиеся контратаки на Мгинском направлении…»[192]. Хотя начавшаяся 19 августа 1942 г. Синявинская наступательная операция продолжалась до 10 октября 1942 г., еще в августе появились серьезные сомнения в том, что очередная попытка деблокировать Ленинград вряд ли закончится успехом.

Блокадный летописец Н.П. Горшков в своем дневнике за август 1942 г. фиксирует почти каждый день доносившуюся с фронта артиллерийскую стрельбу, с которой ленинградцы связывали свои надежды на избавление от блокады. «В течение всего дня на фронте гремит беспрерывно артиллерийская канонада, – записал он 26 августа 1942 г. – Слышны батарейные залпы и отдельные выстрелы крупных орудий. Можно предположить, что на фронте города идет сражение»[193].

В самом городе-фронте продолжалась работа по укреплению его обороноспособности. С 1 августа 1942 г. закрылись 88 школ, 70 детских домов, 131 детский сад, 19 детских яслей[194]. Большая часть находившихся в них детей была эвакуирована еще в июле, но последние группы продолжали переправлять через Ладожское озеро и в первой половине августа. Их путь был столь же опасен, как и в первые дни эвакуации. «Немецкие службы радиоперехвата дешифруют в эти дни криптограммы, в которых говорится, что все старики, больные и другие нетрудоспособные люди должны быть вывезены из Ленинграда на восток. Если для оккупантов по-прежнему имеет смысл ослаблять бомбами и снарядами оборонительную мощь крепости, расположенной между Финским заливом и Ладожским озером, то абсолютно непостижимо, зачем в адрес 1-го Воздушного флота поступает просьба атаковать самолетами ветхие суденышки на Ладожском озере, – пишет немецкий автор Хассо Стахов. – Есть предположение, что планы атаковать эвакуационные транспорты с помощью авиации исходили от самого Гитлера. Он ведь желал Ленинград подвергнуть террору самолетами 8-го авиакорпуса и обстрелу его из 800 крупнокалиберных орудий. Манштейн и авиационный генерал фон Рихтгофен всерьез эти сумасбродные, нереальные планы не воспринимают»[195].

Здесь я должен решительно не согласиться с процитированным мнением немецкого автора: эти «сумасбродные, нереальные планы» Гитлера, как свидетельствуют факты, не только воспринимались, но и выполнялись. Летом 1942 г. немецкая авиация группами по 80-130 самолетов совершила 120 дневных и 15 ночных налетов на наши порты, перевалочные базы и суда, в том числе и «ветхие суденышки». Благодаря организованной противовоздушной обороне, которую, впрочем, не следует переоценивать[196], нанесенный урон в результате этих налетов был не столь значительным, как того желал Гитлер. И тем не менее было потоплено или сильно повреждено 12 самоходных и 9 несамоходных судов, буксирный пароход «Узбекистан» и баржа-паром[197]. Хотя мы и сегодня не имеем точных сведений, сколько мирных ленинградцев погибло в результате пиратских налетов вражеской авиации, остались свидетельства тех, кому посчастливилось благополучно перебраться тогда на восточный берег Ладожского озера. Даже спустя многие годы они не могут забыть об испытаниях, которые им пришлось вынести во время смертельно опасной переправы через Ладожское озеро в навигацию 1942 г. «Очень страшно было – не хотелось умирать, – вспоминает К. А. Коршунов, которому в 1942 г. было 7 лет. – Особенно было жутко, когда нас эвакуировали в августе 1942 года и перевозили на баржах по Ладожскому озеру. Три баржи шли цепочкой. Первую немцы расстреляли – вместе с детьми. Не бомбами, а именно пулеметными очередями. А на третьей – уже я плыл вместе с детским домом (меня тетка к нему приписала, чтобы я смог покинуть город). Помню, как по бокам нашей баржи шли красные потоки – кровь детей с первого судна. Я приготовился, что следом – наша очередь, но мы остались живы…»[198]. Еще одна участница смертельного путешествия по Ладоге И. А. Кундоба, которой тогда было только 4 года, вспоминала: «Эвакуировали нас в августе 1942 года на барже по Ладожскому озеру. Переправа была страшной, кругом рвались бомбы, в небе летали немецкие самолеты. Баржа то уходила под воду, то поднималась, кругом стояли столбы воды. Как добрались до суши, я не помню – очень боялась и сидела, уткнувшись маме в колени…»[199]. В качестве одного из многочисленных пассажиров этих смертельно опасных рейсов я могу все это подтвердить: наше ветхое суденышко вышло тогда из Осиновецкого порта одним из последних, и это нас спасло, так как из-за поломки двигателя судно вынуждено было вернуться в порт. Но когда мы снова отправились в путь, вокруг плавали многочисленные жертвы с потопленных судов и их багаж. Это была жуткая картина.

Но и переправившись с такими трудностями на восточный берег Ладожского озера, люди не могли еще чувствовать себя в безопасности. Нельзя здесь не вернуться к страшной трагедии в Кобоне, когда 28 мая 1942 г. фашистские стервятники сбросили на порт 300 фугасных бомб. К началу налета немецкой авиации только что закончилась высадка большой группы эвакуированных ленинградцев. Когда послышался гул самолетов и началась стрельба зениток, на причалах и прибрежной косе возникла невообразимая паника. С появлением первых самолетов люди бросились спасаться кто куда. Свидетельница этой расправы с мирными ленинградцами, жительница Кобоны вспоминала: «И снова они что хотели, то и делали: бреющим полетом бомбили, обстреливали… Наши зенитки сопротивлялись, но их было очень мало. Ничего не могли поделать… Погибли тысячи людей»[200]. В связи с этим чудовищным расстрелом авторы книги «Воздушная битва за город на