— Нет, не у всех. Если держать в подчинении вожака, это значит подчинять себе всю свору. Видишь ли, здесь внизу — гигантские, непостижимые масштабы. Но все нити сходятся в конкретных маленьких центрах, как в узелках. Или в своего рода сердцах. Овладей ими, а остальное — детская игра.

Он теперь шел медленнее, едва ноги тащил, — эдакий приятный пожилой господин, который и мухи не обидит.

«Вот ведь хитрюга, — подумалось ей, — черт бы его побрал!» И осеклась: ведь он-то дьявол и есть.

— Все-таки — зачем? — переспросила она.

Он глубоко вздохнул, посмотрел на свои сверкающие лаковые туфли и устремил взгляд в светло-розовую бездну.

— Зачем я сюда явился и все это воздвиг? Зачем я опубликовал насквозь лживые книги об Аде, дабы никому в голову не пришло сюда сунуться? Конечно, ради науки! Зачем же еще?

— Вы стали Владыкой Ада, чтобы обо всем узнать?

Ей вдруг вспомнилось, что однажды Королева Флюирия высказала подобное предположение, — а может, она это уже знала?

Но Королева помалкивала.

— Мы здесь многого достигли, — сказал Барбридж, — Я и мои коллеги самых разных специальностей. У нас есть медики, такие как Хирург; есть также искусствоведы, геологи и биологи, как я, и даже философ… Он, правда, допустил промах, затеяв с одним из лилимов дебаты по поводу притчи Платона об Аде. И ничего путного не добился. Впрочем, лилим тоже был не на высоте. — Он ухмыльнулся, но выглядел озабоченным и даже смущенным. — Нам надо еще очень многое познать и многому научиться. Мы должны на многое посмотреть по-новому и многое изменить в корне… Надо изменить не только свои цели и идеи, но и самих себя. Наши сознание, например. Нашу мораль.

Мерле согласно кивала, будто очень внимательно слушала его рассуждения. Но по большому счету она прекрасно понимала, куда он клонит: мол, неважно, кто и что скажет, главное, что сам он совершил великое и благое дело, а себя самого принес в жертву всей этой безумной затее.

И тут вдруг он стал ей казаться просто лицемером и вруном, сделался еще больше ненавистен, чем Хирург. Старик в кресле-каталке был, по крайней мере, честен по отношению к ней, да и к самому себе тоже. Барбридж же настоящий притворщик.

Она невзлюбила таких ханжей еще в сиротском приюте, где повидала многих людей этого сорта: надзирателей, каноников, учителей. Бывали такие и среди тех, кто брал детей из приюта.

У нее закружилась голова. Не от высоты и даже не от страха. Ей просто стало тошно оттого, что он идет с ней рядом.

— Скажите, вы ведь ни с кем не делитесь своими открытиями. Вы ведь всему миру, там, наверху, нагородили разных небылиц, а все, чего тут достигли, придерживаете для себя. Какой тогда во всем этом смысл?

— Вижу, Мерле, ты весьма любознательна. Верно я говорю?

— Точно.

— Тогда представь себе свою любознательность в виде стакана воды. А ты, скажем, очень хочешь пить. И сделай большой глоток. Ты узнаешь, какое при этом чувство испытывает ученый. Подлинный ученый, ученый-фанатик.

«Ерунда, — подумала она. — Чушь какую-то несет. Наверно, они там — он и его ученые-приятели — вот так же друг другу очки втирают».

— Нам еще долго идти? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Смотри вниз. Ты скоро кое-что увидишь.

— Каменный Свет?

Он кивнул.

— Разве бывает свет каменным? — спросила она.

Он нежно улыбнулся, как добрый, любящий дядюшка.

— Свет всегда таков. Ты этого раньше просто не замечала.

Она стала смотреть через перильца вниз. Он прав. Дымка постепенно рассеивалась. В глубине стало смутно вырисовываться нечто вроде темной звезды, из светлого центра которой расходятся серые плотные лучи. Когда они спустились еще ниже, она поняла, что это не лучи, а все те же мостки-дорожки, которые теперь сходятся на круглой решетчатой платформе. Поперек большого — метров сто пятьдесят — круга пролегает одна-единственная дорожка, рассекающая его наподобие шрама.

Этот решетчатый круг парил высоко над блестящим основанием купола, которое при ближайшем рассмотрении оказалось не ровной плоскостью, а огромной выемкой, будто углублением в верхней части гигантского шара, вросшего в каменный грунт. Об истинных размерах этого шара можно было только догадываться, принимая во внимание гигантский объем купола. Круглая решетчатая платформа помещалась как раз над серединой выемки, висела над самым ее центром и держалась в воздухе не на колоннах или иных опорах, а на сходящихся в ней мостках-дорожках.

— Там внизу, — сказал Барбридж, — и находится Каменный Свет.

— Похож на ломоть луны.

Ей представилось, что кто-то разломил луну пополам, как каравай, и бросил одну половину наземь, а над ней воздвиг купол.

Барбридж продолжал:

— Вообрази, что однажды с неба скатился огромный светящийся шар, пробил земную кору и здесь внизу вошел в каменную почву Ада. То, что ты видишь, — это только верхняя, малая часть шара, легшая в основание купола. Это — Утренняя Звезда. Люцифер, Падший Ангел. Или — Каменный Свет.

— Вы сами построили над ним этот купол?

— Да, конечно.

— Зачем? Что еще может свет, кроме как светить?

Тут впервые подала голос Королева:

— Ты все еще разыгрываешь дурочку или в самом деле ничего не соображаешь?

«Помолчи», — мысленно произнесла Мерле, и голос внутри нее, как ни странно, послушался.

Пока они спускались все ниже и ниже к источнику света и к круглой решетчатой платформе, Барбридж, то и дело тыча пальцем в пространство, говорил:

— Когда я впервые сюда попал, лилимы считали это место своим святилищем и боялись его. Никто из них не отваживался к нему приблизиться, они вообще старались его обходить. Я первый их научил использовать силу Каменного Света.

— Но ведь город Ось Земли, — сказала Мерле, — наверное, гораздо старше! И существовал до того, как вы лет шестьдесят или семьдесят назад нашли вход в Ад.

Произнося эти слова, она успела задаться вопросом: сколько же на самом деле лет Барбриджу и не омолодился ли он тут благодаря этому свету на дне купола?

Профессор на ходу рассеянно погладил рукой перила.

— В этом месте уже стоял город, когда люди еще в пещерах жили. У лилимов была когда-то высокоразвитая цивилизация — не техническая, а духовная, примерно как у нас в Средние века. У них была своя общественная структура и своя культура, жили они в городах большими сообществами. Но когда я спустился в Ад, там этого уже давным-давно не было. Те, кто выжил в ходе многовековой деградации, существовали сами по себе, в одиночку. Образовывались группы или роды на скалистой равнине. Ни о какой цивилизации в те времена говорить не приходится. Все исчезло и было забыто. И этот город — тоже.