— Девки, налетай!… навались, то есть!

Что тут было!!! Страшная кодла немытых баб с всклокоченными волосами вылетела из своего угла как стадо феминизированных канюков и придавила упавшую тушку круче парового катка. Когда вся эта куча-мала чересчур активизировалась и хотела предать тушку страшному суду Клары Цеткин, я прикрикнула:

— Ладно, помяли мужика и хватит. Потом дам поиграться, как используем его по назначению!

— Прямо по назначению? — Бабы не верили своему счастью.

— Конечно, выведаем у него все про похитителя нашего, душегуба… А вы что подумали?

— А-а. — несколько разочаровались бабы и сползли с несчастной тушки.

Мы связали отключенного тюремщика всем, чем могли. Особенно свирепствовала Барбру, которая, как я уже говорила, сидела тут дольше всех. Она порывалась связать его остатками своего белья и вязаными чулками, три месяца не стиранными. Мы с трудом ее отговорили от этой великолепной затеи. Мужик-то нам живой был нужен и в своем уме… Зато я разрешила бабам нашлепать его по щекам, чтобы привести в чувство. Когда несчастный стал похож на гибрид баклажана и боксерской груши, он понял, что в его интересах было воскреснуть:

— Что случилось? — прошепелявил он. (Кажется, Лизбет или Инга выковыряли у него зуб на память). — Что вы со мной сделали?

— Мы еще не то сделаем, собака ты вшивая! — Это все Барбру со своими грязными панталонами.

Барбру уняли. Я приступила к допросу, предварительно ощупав мужика на предмет целости и сохранности. Из повреждений: нехватка трех зубов (елы-палы, а их-то когда успели вытащить?!), синее лицо, как картина “голубого” периода Пикассо (голубого в смысле цвета), и множество синяков и ссадин на теле. В целом без переломов и вывихов. То, что надо!

— Значит так, холопья душонка, отвечай как на духу, зачем нас тут держат?

Этот камикадзе попытался выпендриваться. Наверное, голова у него была сильно повреждена:

— Ничего я вам не скажу! Немедленно меня развяжите!

Я прямо-таки офонарела от такой свободолюбивой заявы и крикнула:

— Барбру, газы!!!

Счастливая девка возникла рядом со страшной миной, угрожающе тряся своим бельишком и чулками. Я философски заметила:

— До солдатских портянок далеко, но на крайний случай сгодятся… Так ты будешь говорить, макака, или умрешь смертью храбрых?

От лицезрения стоячих узорчатых чулок Барбру мужик чуть не скопытился и покорно закивал:

— Все скажу, только не мучьте больше! И уберите эту дуру с ее тряпьем подальше…

— Разговорчики! — строго прикрикнула я. — Ну-ка отвечай, зачем ты нас здесь держишь?

Не успел калека и рта раскрыть, как на него налетела София с диким воплем:

— Я его узнала! Узнала! Это он меня похитил! Это он дал мне по голове и притащил сюда! Он работает в усадьбе Маленбергов!

— Точно! — сказала какая-то Анна Мария. — Это господский управляющий, Петерсен, вошь лизоблюдная!

Я восхитилась великолепным сравнением и продолжила допрос:

— Значит, у графьев работаешь… Ну-ка отвечай, кто из них велел тебе нас похитить?

— Ой, не могу! — опять начал отпираться Петерсен. — Убьют меня тогда… Да скоро вы и сами все узнаете. Сюда придут…

Я переполошилась. Времени, похоже, было в обрез, а нам надо было непременно свалить отсюда до прихода хозяев Петерсена. Я со злостью ткнула ему кулаком в откормленную морду и скомандовала:

— Вот что, бабоньки. Выбираться нам отсюда надо поскорее. Скоро сюда придут люди похуже этой паскудной собаки.

— А как? — последовал резонный вопрос. Я глянула наверх. Через дыру в потолке пробивался неяркий вечерний свет. Я спросила Петерсена:

— Где мы находимся? — и видя, что он молчит, ткнула, не глядя, куда-то кулаком.

— Старый дом Ингвара, — фальцетом пропищал “язык”.

Девицы ахнули:

— Это же совсем рядом с церковью!

— Эти сгоревшие развалины!…

— Эта куча обугленных камней рядом с церковью? — не поверила я своим ушам. — Какая наглость!

— Так как же нам выбраться? — София вернулась к самому главному.

— С помощью Петерсена, разумеется, — подмигнула я. — Он вытащит нас отсюда.

— Как?!

— Помогите мне поднять его!

Общими усилиями мы поставили Петерсена на ноги и освободили нижнюю часть его тела от пут. Управляющий был крепким мужиком высокого роста, и это было нам на руку.

— Присядь! — велела я ему.

Он, кряхтя, опустился на корточки:

— Что ты придумала, ведьма?

— Спасибо за комплимент, — кокетливо улыбнулась я и повернулась к притихшим в ожидании девицам. — Кто из вас самая сильная?

Самой сильной оказалась Анна Мария из Роннебю. Она была высоченной мощной девицей с крепкими кулаками и ногами-колоннами.

— Садись на него! — сказала я.

— Чо? — вытаращила глаза Анна Мария.

— Чо слышала! Садись на шею этому борову!

Анна Мария осторожно взгромоздилась на плечи Петерсена, слегка придавив его. Впечатление было такое, будто статуя Петра работы Церетели залезла на маленькую фарфоровую статуэтку. По сравнению с Анной Марией Петерсен казался тараканом-тяжеловесом.

— Поднимайся! — велела я Петерсену.

— С ней на шее?! — не поверил своим ушами несчастный.

— С ней, с ней!

Поняв, что я задумала, бабы радостно завизжали и заулюлюкали. Постанывая, Петерсен выпрямился. Как я и ожидала, Анна Мария почти поравнялась с дырой в потолке. Смышленая девушка ухватилась за ее край, подтянулась, упираясь ногами в завывающего управляющего, и выползла на свободу!

Бабы запрыгали от радости и принялись дружно седлать Петерсена. Мужик был уже в невменяемом состоянии. Еще бы, такую тяжесть не всякий тяжелоатлет выжмет! А если эта тяжесть еще и норовит пнуть тебя, укусить!…

Второй вылезла Барбру, напоследок все-таки сунув Петерсену под нос свои чулки. Мужик позеленел и чуть не оставил глаза на этих самых чулках. Победоносно хихикая, Барбру вылезла в дыру, хватаясь за мощные руки Анны Марии.

Без каких-либо проблем мы переправили наверх Лизбет, Грету, Клару, вторую Анну Марию, Ингу и Ульву. Затем со всякими предосторожностями усадили на Петерсена беременную Лилли, и девицы, ухватившись за нее всем скопом, вытянули ее наверх. При этом Лилли постоянно визжала, так что Петерсен, наверное, сто раз пожалел, что предыдущие девицы не оторвали ему уши на сувениры. С Лилли мы провозились очень долго, поэтому и не успели вылезти сами…